Шрифт:
Часть первая
ЦЕЗАРЬ – НАСЛЕДНИК ЦЕЗАРЯ
Переговорный динамик на столе, молчавший со среды, неожиданно ожил. Послышалось знакомое покашливание.
– Стив?
– Я…
– Загляни-ка ко мне.
– Сейчас?
– Ну, если занят, можешь попозже… Но сегодня.
Стив бросил взгляд на часы. Четырнадцать десять. До конца работы ещё два часа. «Хочет дать возможность собраться с мыслями… и с духом?.. Так сказать, проявляет гуманность… Проклятый лицемер! Тянет третий день… Хотя и так все ясно… С того момента, как шеф наложил вето на мой
– Зайду сейчас?..
Получилось что-то среднее между вопросом и просьбой. Стив стиснул зубы. Не следовало торопиться… Старик расценит это как признак слабости. А он не должен казаться слабым, когда его собираются выгнать.
Из динамика послышался неясный шелест. В кабинете у Старика кто-то есть, кто-то, с кем он сейчас советуется. Может быть, сам шеф… Стив склонился к экрану. Ничего не разобрать – только шелест. Эта аппаратура, как и все в редакции «Калифорния таймс», абсолютно надёжна. Обеспечивает прямую связь главного с его армией, но не подслушивание.
Динамик снова кашлянул:
– Жду через десять минут, Стив.
– О’кей!
Итак, через десять минут он – Стив Роулинг, отдавший десять лет жизни и труда «Калифорния таймс», – услышит, что его услуги владельцам газеты больше не нужны… И все только потому, что в критический момент его подвело профессиональное чутьё. Азарт преследования! Хотелось проследить нить до конца. А она завела слишком далеко… На разоблачения тайн большого бизнеса хозяин «Калифорния таймс», конечно, не пойдёт. Свобода печати, черт бы вас всех побрал!
Стив неторопливо поднялся. Отодвинул листки бумаги, на которых последние дни рисовал замысловатые лабиринты и голых девочек. Придав лицу возможно более безразличное выражение, вышел из своей застеклённой клетки в узкий коридор. Из соседних стеклянных ячеек на него глядело множество глаз. Он физически ощущал эти взгляды. В них были любопытство, насторожённость, безразличие, злорадство. Только Мэй выглядела встревоженной. Она испытующе посматривала на Стива и, когда он, проходя мимо, подмигнул ей, печально усмехнулась в ответ и подняла вверх большой палец, как всегда запачканный чернилами, – у Мэй постоянно подтекала авторучка.
Стив, насвистывая, выбрался из стеклянного лабиринта огромного зала, в котором под неусыпным оком главного корпели над очередными репортажами сотни сотрудников «Калифорния таймс». Пока Стив был одним из них. Он на мгновение задержался перед ступеньками, ведущими в кабинет Старика. Когда через несколько минут он спустится по этим ступенькам… Он печально усмехнулся. Каждый, кто сидит сейчас в огромном, разделённом на стеклянные клетки зале, рано или поздно должен будет пройти через то же самое, что предстоит ему. Он резко распахнул дверь.
Секретарша главного – мисс Перш – сверкнула из-за своего стола сиреневыми стёклами больших очков и, скривив ярко накрашенные губы подобием улыбки, молча кивнула в сторону двери, ведущей в кабинет Старика.
Через десять минут Стив вышел обратно. Он снова задержался на ступеньках, ведущих в зал. Теперь на Стива были устремлены сотни глаз из всех стеклянных клеток, расположенных внизу. Однако его худое, тёмное от загара лицо оставалось непроницаемым. Из-за его плеча поблёскивали сиреневые очки мисс Перш. Секретарша что-то говорила, и Стив небрежно кивал, не оборачиваясь. Потом он неторопливо спустился в зал и, насвистывая, направился к своему месту. Проходя мимо клетки Мэй, он опять подмигнул девушке и в ответ на её тревожный, вопросительный взгляд процедил сквозь зубы, но так, чтобы услышали в соседних ячейках’
– Завтра лечу в Акапулько. Ответственное задание…
И по притихшему залу пронеслось как вздох:
– Остаётся… Акапулько… Ответственное задание… Остаётся… Ответственное задание…
Вечером того же дня в маленьком кафе на Приморском бульваре Санта-Моники Стив говорил Мэй:
– Понимаешь, дорогая, даже не знаю, как все это расценить… Желание ли дать мне последний шанс, или расчёт на то, что у меня ничего не получится, и уж после этого выгнать на законном основании. Может, шеф опасается скандала, если уволит меня сейчас?.. К сожалению, оригиналы документов остались у него. Теперь он их из рук не выпустит, если уже не уничтожил…
Мэй, дожёвывая пирожное, несмело возразила:
– Едва ли он решится, Стив. Он должен предполагать, что у тебя есть копии…
– Копии почти ничего не значат, дорогая… Хотя… – Стив задумался. – Как бы не получилось, что эта поездка снова выведет на тропу ОТРАГа… Ты запомни это слово, Мэй, – ОТРАГ… Весьма странная западногерманская компания. На её американских связях я и погорел… Обязательно сохрани копии… до моего возвращения.
– Разумеется, Стив. В воскресенье отвезу их на ранчо матери.
– Да, пожалуй, так будет лучше.
– Послушай, Стив… – Она снова принялась за пирожное. – Твоё новое задание… Что он за человек – этот Цезарь Фигуранкайн?
– Загадочная личность…
Стив протянул Мэй сигареты, но она отрицательно тряхнула головой. Тогда он закурил сам, глубоко затянулся и устремил взгляд в открытое окно, возле которого они сидели. За окном угасал закат. Небо и полосы облаков у горизонта ещё отливали красновато-оранжевой медью, но океан уже потемнел и казался свинцовым. С берега доносился тяжёлый гул наката…
– Цезарь Фигуранкайн – загадочная личность, – задумчиво повторил Стив. – Один из богатейших людей Америки. Может быть, самый богатый… Мультимиллионер, но никто не знает точно, сколько он стоит и даже как выглядит. Иногда снисходит до интервью, но даёт их в слабоосвещенных помещениях, где его фигура и лицо почти неразличимы. Год назад Роберт Смит – из бостонской газеты – попытался во время интервью снять его в инфракрасном свете. Там оказались какие-то хитрые детекторы, и проделка Роберта обнаружилась. Он отделался сравнительно легко – сломанным ребром. Подал в суд на охранников Фигуранкайна, но, разумеется, впустую. Вдобавок сам заплатил штраф за попытку обмануть. После этого, насколько мне известно, Фигуранкайн не встречался с представителями прессы. Завтра он прилетает в Акапулько. Я должен любым способом повидать его и взять интервью… Вот так… Роберт говорил, что Фигуранкайн – вздорный старикашка, от которого воняет обезьяньей мочой, ревностный католик и ненавидит коммунистов…