Пир во время чумы

Леонов Николай Иванович

Николай проводил его до двери и махнул охране рукой. Настроение было паскудное. Черт дернул с нищим связаться – теперь братва начнет сказки рассказывать, – и еще этот объявился неизвестно зачем.

Возвратившись домой, он переоделся. Настя, которая с ним не расставалась с первой ночи, проведенной вместе, ушла в дальнюю горницу: она всегда чувствовала, когда можно появиться, а когда лучше исчезнуть.

В горницу пришла Варвара, женщина, которая выполняла в доме роль хозяйки, – готовила, следила за порядком. Эта пятидесятилетняя дородная матрона не боялась Николая,

в чем-то была даже главнее его. Он никогда не спрашивал, но не сомневался, что за Варварой были ходки в зону и в молодости была она воровкой неординарной. Приставил ее к дому Мефодий. Николай чуял, что между ними некогда была любовь, а может, чего и осталось, не допытывался. За его сдержанность и отсутствие праздного любопытства Варвара хозяина уважала, хотя и осуждала за то, что он людей распускает, позволяет воровать по мелочи. Варвара, грубая матерщинница, скорая на руку, любила Настю, а к Николаю относилась с почтением, но чуяла в нем чужого, считала слабаком, хотя физически он был атлетом. Узнав о случае в кафе, когда он отнял автомат у парня из группировки Кастро, Варвара сплюнула на пол и, не таясь, заявила:

– Не вор ты – барин! Вместо дела театр устроил. Не вор.

Николай услышал, вспылил:

– Да, не вор! Барин! Позволь уж мне жить и умереть, как хочу. У тебя сын в Питере в университете учится, ты ему денежки каждый месяц шлешь. Я об этом второй год знаю. Как бы настоящий вор на моем месте поступил? Знаешь? Ведь ты, матушка, шлешь мои деньги.

Варвара двинулась на хозяина, как львица или медведица. Николай схватил ее за запястье, подсек тяжелую ногу, бросил на тахту.

– Еще раз руку на меня подымешь – лапу сломаю, саму выгоню.

Сидевший в доме Мефодий закричал:

– Варька, стерва! Уйди от греха. Зашибут.

Казалось бы, после такой расправы Варвара должна была к хозяину помягчеть, она ж, наоборот, вела себя с ним как мать-наставница. Пару раз он так ей по заднице врезал, что неделю сесть не могла, но нрава своего все равно не меняла.

– Вы чего, барин, на сироте характер выказываете? За девку вступиться некому. Она вас настоящей любовью любит, вы и пользуетесь, – выговаривала ему Варвара, появляясь в горнице.

– Разберемся. Я ей и слова не сказал, – возразил Николай. – Позвони-ка Мефодию, у меня к нему разговор имеется.

– Вот и позвоните. Думаете, коли я вас барином зову…

– Заткнись. Позвони, говорю.

Варвара взглянула испытующе, она, как зверь, чуяла, где грань дозволенного лежит, вынула из кармана сотовый телефон и, тыкая толстым, словно сарделька, пальцем, набрала номер.

– Але. Это ты?

– Нет, со двора зашедший, – ответил Мефодий.

Такой разговор у них происходил всякий раз, когда Варвара звонила старому вору.

Николай подошел, забрал у женщины трубку.

– Здравствуй, старина, мне надобно тебя видеть.

– Привет, барчук. Тебе надо, ты и подъезжай.

– Не могу, ко мне человек из Москвы прибыл, я без твоего совета с ним говорить не хочу, – ответил Николай.

– Сторговались, выезжаю.

Николай одернул черный роскошный пиджак, поправил бабочку, повернулся и чуть не налетел на серебряный поднос с серебряной же чеканной чаркой водки, который держала Настя.

Николай выпил водку, нагнулся к душистой голове девушки, шумно втянул пряный аромат, будто закусил.

– Колдуешь меня, Настасья, а я чужой власти не люблю.

– А своей не имеешь, – словно гукнула из другой комнаты Варвара.

– Повязали бабы доброго молодца, шагу не дают ступить, – хотел пошутить Николай, но получилось чересчур жалобно.

– Не плачь, герой, – по-доброму прогудела Варвара. – А девчонку люби, второй такой не будет.

– На стол накройте скромно, но достойно. Гости у меня. – Николай прошелся по комнате, достал из кармана пистолет, подумал, сунул обратно.

– По-русски накрыть или по-западному? – спросила Варвара. – Прислуживать или уйти?

– Уйдите. Надо будет – позову, – ответил Николай и пошел открывать дверь.

Мефодий вошел быстро, сказал недовольно:

– Я тебя тыщу раз предупреждал: дверь самому не открывать. Машина твоя заграничная, словно танк, поперек дороги стоит. Я сейчас вокруг дома обошел – только ветер хлещет. Сопляк ты, крестник, ни за грош погибнешь. Сколько себя помню, всегда друзья убивают.

– А от них не схоронишься. – Николай помог Мефодию раздеться, подал чарку водки, кусок черного хлебца.

Мефодий благодарно кивнул, выпил, закусил, сел в качалку, натянул плед на колени, где у него лежал «наган».

– Ну, об твоих подвигах у базара я знаю, как ты чекиста словил, тоже знаю. Кого ждем?

– Какая-то фигура из Москвы прибыла. Разговор имеет, – ответил Николай.

– А нужен он нам? Менты – плохо. ФСБ – много хуже.

– Так выслушать его все равно ведь надо. Ты сам учил: ФСБ с нами не воюет, а разозлишь – бросят соединение СОБРа. Где мы будем? Сейчас мы им нужны для противовеса, как груз на качелях. Пока они в газетах и по ящику кричат, что с нами пора кончать, они не опасны, как замолчат и кинутся – от нас только пыль пойдет. Три четверти людей по соседним областям разбегутся. Что останется?

– Надо в официальную власть идти. – Мефодий почесал в затылке. – Рядовых на работу устроить. Людей добрыми делами купить. Кроме тебя, я никого не вижу.

– Ты хочешь из меня депутата изготовить? – удивился Николай.

– Не хуже многих будешь, – уверенно ответил Мефодий. – Ты лесопилкой владеешь? – спросил он. – Расшириться следует, работу людям дать. Ты мужик красивый, народу нравишься.

– Так бандит я, – возразил Николай. – Весь город знает.

– А мэр кто? Взяточник! Тоже все знают.

– И я буду, словно брательник, штаны в кабинетах просиживать, руку подымать?

– Ты будешь хозяином, который тысячи людей кормит. А чего там когда-то у кого было, так если хорошую память иметь, три четверти нынешних хозяев пересажать требуется. – Мефодий повысил голос. – И не перечь, беды дождешься. Думаешь, не знаю, кто у тебя сегодня посыльным был? Считаешь, они с тобой в прятки собрались играть? Или ты со своими пацанами для власти серьезная угроза и они тебе город на именины дарят?