Пир во время чумы
Шрифт:
– Красную рыбу, икру, коньяк со стола убрать. Отварите картошки в мундире, – сказал Гуров. – Майор, ты за столом присутствовать не будешь. Акула бандит, а ты начальник розыска. Вам беседовать пристало лишь в служебном кабинете или в изоляторе.
– Извините, Лев Иванович, а вы случаем не полковник Главка МВД России? – спросил Шаров, который уже понял, что, несмотря на несколько суровый вид старшего, он мужик правильный и с юмором.
– Я, Семен, случаем оперативник, могу при необходимости не только с бандитом – с самим чертом водку пить.
– Я тоже оперативник, – шутя упирался Шаров.
– Возьми тарелочку, бутылочку, все себе в задней комнате приготовь. Если Акула приплывет, будешь слушать, как из него дельфина
– Лев Иванович, я тебя прошу, не греши, раньше времени «гоп» не говори. Забор высокий, – сказал Стас.
– Дурак, я мандраж снимаю, духарю себя, завожу. – Гуров старался держаться беззаботно, а у самого кошки на душе скребли.
За время службы сыщику не раз приходилось участвовать в разработке бандитов и воров различных мастей, что вынуждало ходить и по краю, когда одно фальшивое слово, неверная реакция могли стоить жизни. Но сейчас все складывалось иначе. Выявлять никого не требовалось, авторитет Николай Тишин был вот он, рядом, явился к нему мирным гостем. Но в его деле – сплошные неизвестные. Неизвестно, здесь ли, в городе, убийцы Старовой, кто они, где находятся. Сохранилось ли оружие, без которого ничего не докажешь? Какова роль в нем самого Николай Тишина? Его болезнь – возможно, и болезнь, а возможно, липовое алиби. Если так, необходимо доказать, что Акула не лежал с температурой, а вполне здоровенький находился в Москве. Он, безусловно, не исполнитель и, если причастен, то как организатор. Он слишком умен, чтобы взять в руки оружие, тем более чужое, которое неизвестно как поведет себя в решающий момент. Убийство явно политическое. Акула от этого берега далек, а наемником он быть не может, ему такой риск совершенно ни к чему. Организатор? Возможно, однако не сам, а с чьей-то подачи. Тогда без предателей из ФСБ дело не обошлось. В мотивациях вообще начинается темный лес. На политический расклад в Петербурге Акуле плевать с высокой горы. Он авторитет районного масштаба. Что его подтолкнуло принять предложение подонков из спецслужбы? Те имеют своих хозяев, свои интересы, которые связаны как с ликвидацией Старовой, так и с получением компромата на вице-премьера. Такая связка точная, иначе не объяснить, почему выбор Петра остановился на богом забытом городе. Гуров знал, с чего следует начинать: необходимо проверить и, если возможно, порушить алиби Николая Тишина. Если получится – это открытая война, в которой легко могут убить. Но здесь у Акулы определенные сложности, и он их понимает, а если не понимает, так многоопытный Мефодий Сильверстович вмиг подскажет. Пока в городе толкутся два полковника, это всего два человека. Но если одного из них убьют, а дело на контроле в ставке, то через сутки тут приземлится тьма спецназовцев. Тогда пощады не жди, заметут всех подряд, вычистят город, как солдат-первогодок свой котелок. И никаких авторитетов, никаких воров в законе – чистое поле и полные тюрьмы, где имеется тоненькая щелочка, через которую выпускают по одному, если вообще выпускают.
Кошмар, такого допустить нельзя. Гуров почувствовал себя словно школьник, который проник на кухню и тайком выпил сто граммов. И тут еще друзья в беде – груз, что и не поднимешь, и не бросишь.
Три года назад Гуров воевал в этом городишке с местной мафией. Начиналось все с цирка, где сыщик познакомился с замечательными людьми, среди которых ему стали особенно близки трое.
Директор Алексей Иванович Колесников, крепкий, властный мужик, любитель хорошего чая и подлинный художник в изготовлении тортов, пользовавшихся огромным успехом не только в городе, но и за его пределами.
Заместитель директора по хозяйственной части, в прошлом акробат под куполом, в молодости сломавший ногу и оставшийся хромым на всю жизнь, хитрющий и безгранично обаятельный Александр Аверкин, за свою хромоту прозванный Сильвером. Кто помнит – в честь знаменитого пирата из книжки «Остров сокровищ».
И, наконец, коверный, непревзойденный артист Николай, фамилию которому заменило прозвище Классик, любимец всего города, горький пьяница, ежедневно выходивший на манеж и творивший чудеса.
Во время боев, какие вел в городе Гуров, все трое оказали ему огромную помощь, практически спасли жизнь. А сыщик Гуров никогда ни у кого в должниках не оставался. И сегодня, когда сыщик находился в сложнейшей ситуации, бог, видимо, вспомнил грешника и подбросил ему одного совсем больного, двух беспомощных и нищих друзей-кредиторов.
Он понимал, что так думать нельзя, но человеку не дано управлять своими мыслями. А Гуров был только человек, и, готовясь принимать городского авторитета, он не мог отделаться от мысли, что Акула стрелял по голодной очереди и убил жену и дочь Капитана, пусть не сам стрелял – стреляли его люди, возможно, стреляли и враги, но причастность Николая Тишина к убийству семьи Колесникова и в результате к уничтожению прекрасного человека не вызывала сомнений.
Голова у сыщика была лишь одна, рук, как и положено, только две. А он не мог даже сосредоточиться на предстоящем разговоре. Стас и местный майор, конечно, не сомневались, что у старшего все продумано и выверено, и необходимые улики – вот они, только протяни руку.
Серебристый «Мерседес» вкатил во двор бесшумно. Сторож пробежал от своей избушки, отворил дверцы. Николай легко вышел, подал руку Насте. Девица, зардевшись, ступила точеными ножками в туфлях на тонких каблуках и высоко подняла голову.
– Здравствуйте, здравствуйте! – Стоя на крыльце, Гуров распахнул дверь, посмотрел на счастливое девичье лицо и подумал: наверняка туфли на каблуках надела впервые, смотрит с гордостью, влюблена и счастлива, а я, сукин сын, все человеческое счастье поломаю, останутся лишь руины. И так сыщику стало тоскливо, что он чуть не застонал.
Николай оказался прозорлив и, пожимая хозяину руку, участливо спросил:
– Никак зуб проснулся, господин полковник?
– Хуже, – односложно ответил Гуров, помогая Насте снять невесомую шубку.
– Хорош дом у Бунича, зависть берет. – Николай отер с ботинок грязь, прошел в комнату, кинул взгляд на стол, усмехнулся: – А угощает магнат не шибко.
– Холодильник ломится, – ответил Гуров. – А на столе то немногое, что позволяет офицерское жалованье.
– Гордыня заела? – Николай подмигнул.
– Просто не люблю одалживаться, – пояснил Гуров. – Мы же с Буничем не друзья. Столкнулись раз, и только. Да, Николай Николаевич, а три года назад вас в городе вроде не было.
– Я тогда из иных мест возвращался и до Котуни еще не добрался. В те места обратно не собираюсь. – Николай взглянул многозначительно.
– В народе говорят, от сумы да от тюрьмы не зарекайся.
Гость не ответил, но глянул сердито.
– Что же вы Варвару Никитичну не пригласили? – вмешался в разговор Стас. – Знатная женщина, душевная.
– Это когда ухвата у нее под рукой нет, – неожиданно сказала Настя, опускаясь на подставленный Стасом стул.
– Самое страшное в выпивке – это перерывы. – Стас взял бутылку токая, поклонился Насте: – Разрешите поухаживать?
Девушка взглянула на Николая беспомощно, он хохотнул:
– Мы люди простые, к водке привыкшие.
– Как прикажете. – Стас ловко наполнил рюмки водкой.
Николай поднял свою рюмку, хотел сказать, но Гуров его опередил:
– За прекрасную даму, которая почтила нас своим присутствием за этим столом. Мужчины пьют стоя. – Он по-гусарски отставил локоть, поклонился Насте и выпил. – Счастья вам, голубушка, если оно еще существует в этой стране.
– Силу надо иметь, господин полковник. Все остальное приложится, – изрек Тишин.
– Вы не первый это сказали, – заметил Гуров. – У вас были широко известные предшественники – Гитлер, Сталин. И сегодня в нашей Думе можно найти, приятные люди.