Пират
Шрифт:
Место это казалось тем более страшным, особенно для слабых и невежественных умов, что те же яростные ветры, которые с одной стороны погребли развалины церкви под огромными наносами песка, так что почти скрыли боковую стену с ее контрфорсами, с другой стороны обнажили гробницы тех, кто вкушал вечное отдохновение в юго-восточном углу погоста. И порой, после особо жестокого урагана, гробы, а иногда и останки тех мертвецов, которые были погребены без савана, представали перед людскими взорами во всей своей отвратительной наготе.
К этому опустевшему храму и направил свои стопы Мертон-старший, отнюдь, однако, не с той благочестивой или суеверной целью, с какой приходили сюда местные жители. Он не только не разделял их предрассудков, но из-за уединенного и замкнутого образа жизни, какой вел, не присоединяясь к обществу даже для совместной молитвы, слыл в народе человеком, склонным к вольнодумству и скорее слишком мало, чем слишком много верящим в то, что предписывается христианским благочестием.
Выйдя к небольшому заливу, на берегу которого, почти у самой воды,
В тот день, когда Мертон посетил побережье, между крайними оконечностями выступающих в море скал клубились густые, непроницаемые тучи, ограничивавшие видимость и совершенно закрывавшие от взоров далекий океан, напоминая море в «Видении Мирзы», скрытое пеленой облаков и туманов. Круто поднимавшийся берег не давал взгляду проникнуть в глубь страны и являл безнадежно унылую картину, ибо чахлый и низкорослый вереск и длинные, пригнувшиеся к земле жесткие травы из тех, что первыми появляются на песчаной почве, были здесь единственными заметными представителями растительного мира. В глубине бухты, на естественном возвышении, отстоявшем от моря настолько, что его не заливали волны, стояли уже описанные нами полузанесенные песком руины церкви, окруженные обветшалой и наполовину разрушенной оградой, которая хотя и обвалилась во многих местах, но все еще указывала пределы бывшего кладбища. Рыбаки, вынужденные в непогоду искать прибежища в этой пустынной бухте, утверждали, что порой в церкви можно видеть огни, предвещавшие несчастье на море.
Мертон, приближаясь к церкви, невольно и, быть может, сам над этим не задумываясь, старался остаться незамеченным, пока наконец не очутился у самых стен погоста, к которому случайно подошел как раз с той стороны, где ветер сдул песок и могилы, как мы уже говорили, лежали обнаженными.
Заглянув в одну из брешей, образовавшихся в ограде, Мертон увидел ту, которую искал, погруженную в занятие, вполне, по мнению народа, для нее подходящее, но вместе с тем достаточно необычное.
Она была чем-то занята, стоя около грубо обтесанного памятника, на одной стороне которого было высечено топорное изображение какого-то рыцаря или всадника на коне, а на другой — щит с настолько стершимися геральдическими знаками, что они стали совершенно неразличимы. Щит был повешен наискось, в противоположность принятому ныне обычаю вешать его прямо. Под этим каменным столпом был погребен, как приходилось слышать Мертону, прах одного из отдаленных предков Магнуса — Риболта Тройла, прославившегося своими подвигами в пятнадцатом столетии. С могилы этого воина Норна из Фитфул-Хэда сгребала рыхлый и легкий песок, что не представляло особенных трудностей. Было очевидно, что в скором времени она довершит дело, начатое суровыми ветрами, и обнажит погребенные в земле кости. Углубившись в свое занятие, она пела вполголоса магическое заклинание, ибо без рунических стихов в Шетлендии не обходится ни один суеверный обряд. Мы привели, быть может, уже достаточное количество таких песнопений, но не в силах удержаться от попытки перевести еще и следующие строчки:
О герой былых временРиболт Тройл, глубок твой сон,Но скелет гигантский твойЕле скрыт теперь землей.Прежде и друзья не смелиТронуть мех твоей постели,А теперь с тебя песокИ ребенок сдуть бы мог.Но не гневись, уснувший дух,Не устрашай мой взор и слух,Не бойся, что своей рукойЯ потревожу твой покойИ на заброшенном погостеГигантские открою костиПоверь мне, только мерк свинцаЯ отниму у мертвеца,И сохранит свинцовый кровТебя и впредь от злых ветров.Видишь, я достала нож!Что ж ты в гневе не встаешь?Кто бы, дерзкий, прежде могНад тобой взнести клинок?Видишь, режу я свинец,Поднимайся же, мертвец!Нет, глубок твой вечный сон!Мой же тайный труд свершен.Благодарю тебя, герой,За скромный дар. Теперь прибой,Все обдавая белой пеной,Не залетит за эти стены.ИПока Норна пела первую половину этого заклинания, она успела обнажить часть свинцового гроба и отделила с большой осторожностью и благоговением небольшую долю металла. Затем так же благоговейно она забросала песком открывшийся угол гроба, и к тому времени, когда заклинание было допето, никаких следов от совершенного святотатства уже не оставалось.
В продолжение всей этой церемонии Мертон молча смотрел на Норну из-за кладбищенской ограды — не потому, однако, что она или ее занятие внушали ему cуеверный страх, а просто он понимал, что прерывать безумную в тот момент, когда она занята своим безумным делом, отнюдь не лучший способ получить от нее те сведения, которыми она, быть может, располагает. Тем временем Мертон мог на свободе рассмотреть Норну, хотя лицо ее было скрыто прядями растрепанных волос и капюшоном темного плаща. Так жрицы друидов, должно быть, прятали свои черты от постороннего глаза во время исполнения священных ритуалов. Мертон слышал о Норне и, быть может, даже не раз видел ее, ибо она часто появлялась в окрестностях Ярлсхофа с тех пор, как он там поселился. Но нелепые рассказы, ходившие о ней по всей округе, делали в его глазах совершенно недостойной внимания ту, которую он считал либо притворщицей, либо безумной, либо своеобразным сочетанием того и другого. Теперь же, в силу сложившихся обстоятельств, внимание его волей-неволей оказалось прикованным к ее личности и поведению, и он не мог не признаться в том, что либо она действовала совершенно искренне, либо исполняла свою роль с таким мастерством, в каком ее не могла бы превзойти даже пифия древнего мира. Величественные, полные достоинства движения, торжественный и вместе с тем выразительный тон, с каким она обращалась к отлетевшему духу, чьи бренные останки осмелилась потревожить, — все это не могло не произвести на Мертона глубокого впечатления, хотя обычно он оставался совершенно равнодушным и безучастным ко всему окружающему. Но едва Норна завершила свое более чем странное дело, как Мертон, не без труда перебравшись через полуразрушенную ограду, вступил в пределы погоста и предстал перед ее глазами. Нисколько не испугавшись и не выказав ни малейшего удивления при виде постороннего человека в столь уединенном месте, Норна произнесла, словно обращаясь к лицу, которого ожидала:
— Итак, ты решил наконец разыскать меня?
— И нашел тебя, — ответил Мертон в том же тоне, полагая таким образом скорее получить от нее нужные сведения.
— Да, — повторила она, — ты нашел меня там, где все смертные должны встретиться: в обители мертвых.
— Да, здесь мы все встретимся в конце концов, — подтвердил Мертон, бросая взгляд на окружающий их унылый клочок земли, где виднелись только заброшенные надгробия, покрытые надписями и украшенные эмблемами смерти. Одни из них были наполовину занесены песком, из-под других тот же ветер выдул самую почву, на которой они покоились. — Да, здесь, — повторил Мертон, — в обители смерти, все люди встретятся в конце концов. И счастлив тот, кто раньше прибудет в эту тихую гавань.
— Лишь тот смеет уповать на тихую гавань, — возразила Норна, — кто неуклонно держал верный путь в море жизни. Я не дерзаю надеяться на тихую гавань. А ты имеешь дерзость на это надеяться? Смеешь ли ты сказать, что шел неуклонно правым путем?
— Речь сейчас не обо мне, — возразил Мертон. — Я пришел, чтобы спросить, не знаешь ли ты чего-либо о моем сыне, Мордонте Мертоне.
— Отец, — воскликнула Норна, — отец спрашивает чужую женщину, что она знает о его сыне! Но что могу я знать о нем? Баклан не спрашивает у кряквы, где его птенцы.
— Довольно говорить загадками, — сказал Мертон, — такая таинственность хороша для простых и невежественных рыбаков, но со мной это потерянный труд. Мне сказали в Ярлсхофе, что ты знаешь или можешь знать, что случилось с Мордонтом Мертоном, который не вернулся с празднества, бывшего в Иванов день в доме твоего родственника Магнуса Тройла. Скажи мне, что ты знаешь о нем, если ты действительно что-либо знаешь, и я отблагодарю тебя, насколько это будет в моей власти.
— Нет ничего во всей вселенной, — ответила Норна, — что считала бы я наградой за малейшее из слов моих, сказанных смертным. А о сыне твоем говорю я тебе: если хочешь видеть его живым, отправляйся на Оркнейские острова, на Керкуоллскую ярмарку.
— Но почему именно туда? — воскликнул Мертон. — Я знаю, что мой сын не собирался там быть.
— Нас уносит поток судьбы, — продолжала Норна, — и нет у нас ни весла, ни ветрил. Нынче утром у тебя и в мыслях не было посетить церковь святого Рингана, и, однако, ты здесь. Минуту тому назад ты и не думал о Керкуолле, и все же ты туда отправишься.
— Только в том случае, если ты мне объяснишь, для чего это нужно. Я не из тех, сударыня, кто верит в вашу сверхъестественную силу.
— Ты уверуешь в нее прежде, чем мы расстанемся, — изрекла Норна. — Мало ты знал до сих пор обо мне и ничего больше не узнаешь. Мне же известны все твои тайны, и единого моего слова довольно, чтобы убедить тебя в этом.