Пират
Шрифт:
Возможно, это было жестоко по отношению к скромной Луизе, но эта «хромоножка из Тура» [33] начала его раздражать — именно своей скромностью, наивностью, искренней любовью к нему, Людовику.
Луиза — прекрасная мать и жена, но именно семейных, обычных человеческих уз король и сторонился, памятуя, что женатый человек не способен к великим свершениям.
«Да, — подумал он, — время, которое мы отдаём нашей любви, никогда не должно наносить вреда нашим делам. Как только вы дадите свободу женщине говорить с вами о важных вещах, она заставит вас совершать ошибки».
33
Луиза де Лавальер слегка прихрамывала.
Франсуаза — полная голубоглазая блондинка — не отличалась аристократичностью манер, хотя и происходила из знатного рода Рошешуар. Капризная, но умная, «языкастая», она бывала по-детски простодушной, забавляя короля.
Ему нравилось тратить миллионы на эту содержанку, оплачивать из казны её вздорные прихоти — то живых медведей в саду, то свои личные корабли в водах Средиземного моря…
Отряд именитых дворян охранял фаворитку от ревнивого мужа. Даже Мольер увещевал маркиза де Монтеспан, что «делить супругу с Юпитером не позорно», но тот не внимал.
Рассудив, Людовик решил: «Франсуаза!»
Ямайка, Порт-Ройал.
Недолгий остаток мая и начало лета Олег провёл в безделье, как, впрочем, и большинство капитанов — губернатор Модифорд получил указания из Лондона временно отменить все капёрские поручения против Испании.
Пираты заскучали, проедая и пропивая награбленное, а Морган долго ярился, ругая на чём свет стоит и короля, и лордов.
Он-то собирался сразу, не медля, идти на Панаму, тем более что теперь, после успешного похода в Маракайбо, к нему присоединятся многие. Но не судьба.
В расстроенных чувствах Генри с женой отъехал в своё имение Терра-де-Данке (вскоре перекрещённое в Морганс-Вэлли), что в Кларендоне.
Буду изображать плантатора, с горечью говорил он перед отъездом, и постигать убогие радости деревенской жизни…
Прочие капитаны или предавались разгулу, или охотились на быков, высаживаясь на Кубу, или промышляли торговлей кампешевым деревом и черепаховыми панцирями, шкурами да всякой сарсапарильей, кошенилью и прочим товаром.
Сухов и сам уже подумывал, а не заняться ли ему куплей-продажей, вот только не тянул его бизнес к себе, не видел он себя в роли купца.
Выбор за него сделала судьба, явившаяся однажды на борт «Ундины» в образе худощавого человека лет сорока, одетого опрятно, хотя и небогато.
Чёрные с просинью волосы выдавали в нём изрядную примесь индейской крови. Метис представился доном Хусто де Альварадо, и Олег молча вытянул руку, указывая путь в каюту капитана.
Убедившись, что дверь закрыта, дон Хусто открыл саквояж, принесённый с собою, и вынул оттуда статуэтку индейского божка, клыкастого, с выпученными глазами и скрюченными конечностями.
Статуэтка даже на вид казалась увесистой, а здоровенные изумруды, сверкавшие в глазницах божества, сами по себе тянули на тысячи песо.
— Что это? — спокойно спросил Сухов.
Де Альварадо криво усмехнулся.
— И для вас, капитан, и для меня, — сказал он, — это языческий идол, мерзкий кумир. Моим отцом был краснокожий воин, а матерью — монахиня из Андалузии. Я — католик, и к вере моих предков отношусь с равнодушием. Эта фигурка — из кованого золота, и таких осталось ещё немало…
— Ах, вон оно что… — протянул Олег. — Вы кладоискатель! Или, вернее говоря, грабитель могил. Я прав?
— Вы правы, — безразлично пожал плечами дон Хусто. — Единственное отличие от обычных копальщиков заключается в том, что я точно знаю, где искать сокровища. На побережье Юкатана есть приметное местечко, вот от того местечка следует двигать строго на запад. Миль двадцать надо прошагать, а там будут и храмы, и пирамиды… И золото. Много золота!
— А почему тогда вы пришли ко мне? Коль уж вам точно известно, куда ткнуть лопатой.
Де Альварадо покачал головой.
— Я не нуждаюсь в золоте, капитан, — проговорил он снисходительно, — поскольку живу в достатке, и того, что я имею, мне вполне хватает. У меня иные интересы. К вам я обратился лишь потому, что наслышан был о вашей приверженности таким понятиям, как честь и достоинство. А я сам… Надеюсь, вы не донесёте на меня в инквизицию?
— С чего бы вдруг?
— С того, капитан, что я — чернокнижник. Знаю-знаю, что вы хотите мне сказать! Как же так, мол, католик — и колдовство?! Никакого колдовства, капитан. Чёрная магия, ворожба и прочие занятия подобного рода — удел невежественных людей, обуянных гордыней или испытывающих страх. Я, скорее, учёный, который, скажем так, добивается высоких целей низкими средствами. К примеру, я стащил из одного монастыря в Италии подлинники некоторых арабских рукописей, римских свитков и даже египетских папирусов. А Юкатан… — Дон Хусто снова полез в саквояж и осторожно выудил оттуда объёмистый пакет. Развернув его, он достал стопку листов… э, нет — то был один длинный лист, сложенный гармошкой, ярко раскрашенный и испещрённый заковыристыми иероглифами. — Это хуун, кодекс майя. Он сделан из аматля — бумаги из коры фикуса.
— Вам знакомо письмо майя?
— Безусловно, капитан. Это и есть моя доля, если позволите так выразиться. Я отведу вас и ваших людей к пирамиде — и можете забрать с собою всё золото и драгоценности. А мне оставьте хууны — индейцы хранили их в глиняных горшках. Конечно, при прочих равных условиях, я бы и один справился, вот только на Юкатане неспокойно, и одиночка легко становится добычей сильного, будь то испанцы или туземцы. Поневоле приходится искать союзников, капитан! Ну как? Согласны ли вы?
Сухов задумался. Нет, для себя он всё решил сразу, ибо судьба не оставляла ему достойного выбора — либо сиди на Ямайке, скучай и жди у моря погоды, либо прогуляйся на Юкатан и вволю расхищай сокровища. Какой воин, какой авантюрист, тем более пират, будет долго раздумывать над вопросом: что делать? Но положение обязывало.
— Айюр! — громко крикнул он. — Бастиан! Кэриб!
Все трое по очереди протиснулись в каюту.
— Звали, капитан? — отозвался Уорнер — и расширил глаза, увидав на столике золотую статуэтку.