Пираты Короля-Солнца(ч1-5,по главу19)
Шрифт:
– Это я знаю, – сказал Анри, – Виновник розыгрыша – господин де Гиш, и мадемуазель де Бофор уже его отчитала.
– Бедный де Гиш! – усмехнулся Рауль, – Он, наверно, ''трижды мертв'' после этого разговора.
– Жить будет, – хихикнул Вандом, – Хотя… вы правы. Ну а вы? Вы не считали, что и вы в какой-то степени виноваты? Допустим, ваши друзья вас подставили, вы ничего не знали, но сейчас вы могли с ней объясниться.
– Нет, – сказал Рауль, – Я не мог.
– Почему это?
– Разные обстоятельства, – уклончиво ответил он.
– Ну,
– Да разве можно говорить такие вещи девушке, которая…
– Договаривайте, господин де Бражелон! Что же вы замолчали?
– …
– Ну что вы, воды в рот набрали? Я скажу за вас! Которая в вас влюблена, вы так считаете?
''Черт возьми, мне не нужно было разуверять Бофорочку, потому что я сам, как мальчишка, влюбился в нее с первого взгляда. Но ее родственника это не касается!''
– Так вот! Не обольщайтесь на ее счет, господин де Бражелон! Она любит другого!
– Вот как? – протянул он недоверчиво.
– Да. Совершенно очаровательного, отважного молодого человека!
– А я, что ли, трус и урод? – пробормотал он не без обиды.
– У вашего соперника одно преимущество: он тоже ее любит! И она поклялась, что будет принадлежать только ему!
– Я рад за нее, – сказал Рауль почти весело: упомянутая Вандомом клятва внесла ясность в ситуацию. ''Соперником'' был он сам, но в другой ипостаси.
– Анжелика де Бофор – очень милая девушка, и она заслуживает того, чтобы быть счастливой с… этим вашим ''красавцем и героем''.
– И я того же мнения! – заявил Анри де Вандом.
Но, вспомнив, что Бофор запретил наводить справки о личности ''красавца и героя'', паж решил не болтать лишнего, чтобы не выдать себя ненароком. А Рауль вернулся к исходной точке – стал считать прелестную дочь Бофора милым, но далеким воспоминанием, а сходство Анри с Анжеликой объяснялось совсем не так, как ему померещилось на вантах. То было наваждение. ''Прощай, моя потерянная любовь, – мысленно обратился он к Анжелике де Бофор, задумчиво глядя в синеву, – Пусть это будет нашей тайной. Ты осталась за морем, и лучше тебе поскорее забыть меня. Слишком много дров я успел наломать!''
А поскольку паж Анри де Вандом несколько раз проехался в разговорах с ним насчет Луизы, он решил, что теперь его бывшая возлюбленная будет ширмой, за которой он спрячет свою тайну – Бофорочку.
– И все-таки, – сказал Вандом, – Я на вашем месте написал бы Анжелике.
– Ну, нет! С этим покончено! Больше ни одна женщина не получит от меня нежных писем!
– Я обещал не говорить обидные для вас вещи, господин виконт…
– Я вам скажу: с меня хватит мадемуазель де Лавальер! Ясно вам? Сыт по горло!
– Не зарекайтесь, кто знает…
– Я, говоря образно, сжег корабли.
– Вы опять смеетесь? ''Образно говорит'' пьянехонький барон де Невиль. Или изволите говорить загадками?
– Может быть. Впрочем, Анри, вы еще дитя и многое не понимаете.
– Если хотите, расскажите. Я постараюсь понять.
– Ангел не поймет грешника. А вы все-таки невинный херувимчик.
– Вы опять изволите насмехаться над невинным Вандомом, как тогда, в вашей каюте? Что ж… У вас много единомышленников. А я, несчастный, один против всей вашей шайки.
– Я не насмехался. Я даже восхищался вами, Анри.
– Да-а-а? Что-то не заметно. Вы так ловко замаскировали свое восхищение, что я понял это как изощренную насмешку. Не такую грубую, как насмешки ваших дружков, но от этого еще более обидную.
– Хотите верьте, хотите нет, но погрязший в грехах пират вам сейчас сказал правду.
– О своих грехах вы изволили упомянуть еще на салинге нашего корабля. Это я помню. Но, может, вы излишне строги к себе? Раз мы остались живы – может, вы не такой закоренелый грешник?
– Мы остались живы – но это скорее из-за вас, ангелочек.
– Как сказать, сударь… Будь грешник послабее, и ангелочек пропал бы. Я только не понимаю, что вы могли натворить такое ужасное? Вы же никого не убили? Не украли ничего?
– Только этого не хватало! Вы, кажется, обижались, что я вас как-то не так назвал?
– Мой вопрос – не утверждение, а отрицание, господин де Бражелон! Я хотел сказать, что вы не можете быть вором, убийцей, предателем – а это, на мой взгляд, самые страшные грехи, за которые действительно гореть в аду!
– В какой-то степени я предатель.
– Я вам не верю! Кого вы предали?
– Любовь.
– Если вы имели в виду… простите, вы сами только что назвали эту… особу – Луизу де Лавальер, то это вовсе не грех. Око за око, зуб за зуб. Вполне по-божески.
– Вы не понимаете, маленький Вандом! Вы ничего не понимаете! И я не хочу докучать вам своими откровениями.
– Ну и не докучайте! – огрызнулся Вандом.
А Рауль, вспомнив, как ловко его отец переводил разговор на природу, и его восхищала блистательная легкость этих диалогов, решил попробовать взять такой тон в беседе с Вандомом. А поскольку ни полей с куропатками, ни грядок с ландышами, ни резных кленовых листьев вокруг них не было, Рауль сказал о том, что видел:
– А кстати, Анри! Как живописно развевается флаг на блинд-стеньге. И заметьте, как красиво надувает свежий ветер белоснежный блинд-парус. И все это на фоне лазури Средиземного моря создает величественную, живописную картину.
Довольный собой, он устроился на мешках поудобнее и перевел дух. Фраза получилась вполне атосовская. Но дерзкий паж был далеко не таким учтивым собеседником, как когда-то молоденький виконт.
– Что вы придуриваетесь? – сказал Вандом.
Вот это ответ! Рауль искренне расхохотался – его риторический прием не сработал. Но он-то сам никогда не сказал бы отцу, когда граф ловко уходил от опасных тем их бесед: ''Что вы придуриваетесь?''