Пираты Короля-Солнца
Шрифт:
— Да, монсеньор герцог. Жена, сын, родители.
— Жена, полагаю, красавица? — продолжал расспрашивать герцог.
Капитан улыбнулся, что, конечно, означало 'да' .
— А сын большой?
— Четыре года, — ответил капитан.
— И, наверно, мечтает о море?
Капитан кивнул, улыбаясь. Он не отличался особой разговорчивостью и не считал себя очень общительным человеком. Застенчивый по натуре, он немного стеснялся и робел в присутствии блистательного герцога. Не сразу он сходился с людьми, не каждому спешил открыть душу. Только когда дело касалось его профессиональной деятельности, он становился смелым
— А я не видел, чтобы вас провожали в Тулоне, — заметил Бофор.
— Моя семья осталась в Париже, — объяснил капитан, — Я не хотел затягивать прощание.
Здесь я должен быть в полном порядке. Жена хотела сопровождать меня, но я запретил ей. Да и ребенок слишком мал, чтобы путешествовать до Тулона. Еще успеет попутешествовать.
— Вы сильный человек, капитан, — заметил Бофор.
— Стараюсь быть сильным, — сказал капитан.
— А давно вы на `'Короне' ?
— Пятнадцать лет, монсеньор.
— А капитаном вас назначили четыре года назад. Помню, мне встречалось ваше имя. И в Морском Министерстве мне предложили вас и ваш галеон. Вас — как самого талантливого командира корабля, и 'Корону' — как лучший корабль.
— Благодарю за добрые слова, герцог, постараюсь их оправдать. 'Корона' — действительно наш лучший корабль! Вы правы, меня назначили капитаном четыре года назад. Это совпало с рождением сына.
Бофор улыбнулся. Доброжелательный и открытый, как говорят, `'душа нараспашку' , герцог интересовался делами своих людей, принимая их радости и беды так же близко к сердцу, как за десять лет до этих событий радости и беды парижан, что сделало его `'Королем Парижа' .
— А как вам мой адъютант? — спросил Бофор.
Капитан пожал плечами. Бофор по недавней истории с Шевалье де Сен-Дени знал, на что способен Бражелон, и такая сдержанность капитана вызвала его недоумение.
— Бражелон отличный малый, капитан. И очень способный. Надеюсь, вы подружитесь.
— Я дикарь, — сказал капитан, — Я морской волк. Такому утонченному и изящному молодому человеку, как виконт де Бражелон, будет скучно в обществе скромного моряка.
— Понял, — усмехнулся Бофор, — Вы, похоже, считаете моего адъютанта слишком изнеженным! Впечатление обманчиво, в эту игру он более десяти лет играет. Конде мне рассказывал преинтересные вещи о нашем молодом друге. Уверен, виконт заставит вас в скором времени изменить мнение. Вот увидите!
— Возможно, герцог, первое впечатление обманчиво. Возможно, повторяю, да я еще в Париже от жены слышал какую-то историю… меня все эти интриги Двора мало интересуют, но женщины… Моя супруга все возмущалась коварством мадемуазель… как ее? Лавальер, что ли? Девчонка-фрейлина, если не ошибаюсь.
— Именно так. Но ваша жена сдержала данное вам слово, а эта девчонка нарушила. И ваша жена вас любит.
— Повторяю, герцог, вашу фразу: да здравствуют мелодрамы! Ваш виконт избалованный мальчишка, и я уверен, что серьезное чувство у него еще впереди. А так, конечно, все это вызывает сочувствие…
И капитан вздохнул.
— Избалованный? — удивился Бофор, — Вы его совсем не знаете.
— Конечно, герцог, я совсем не знаю виконта. Я сужу по тому, что видел своими глазами. По таким проводам, которые ему закатили родители.
Бофор вздохнул.
— Тот
— Да, — сказал герцог с теплотой в голосе, — Мой старинный друг.
— Вот! Отец мне понравился. В нем чувствуется сила и благородство. Хотя, герцог, это первое впечатление.
— Говорите, — сказал Бофор, — Я слушаю вас.
— Ну, а маменька прилетела сюда на собственной яхте. Не успел мальчик помахать ручкой папе, как врывается графиня и вызывает такой переполох… Н-да… Избалованный мальчик. Хотя видите — я сам смотрел на все со слезами. Такой уж я человек.
— А все-таки, — заметил Бофор, — Вы что-то не договариваете.
— Монсеньор, мне показалось по меньшей мере странным, когда вчера во втором часу пополудни на мой корабль явились эти мальчики из Фонтенбло, все в кружевах, надушенные — ваш начальник охраны и командир разведки, я уточнил потом по спискам пассажиров — Оливье де Невиль, Анж де Монваллан и с ними солдаты. Они предъявили приказ, подписанный вашим очаровательным адъютантом, где говорилось о необходимости проверить весь флагман в связи с опасностью теракта. Как прикажете это понимать? Разумеется, взрывчатку не обнаружили, но я был вне себя. Не много ли себе позволяют эти молодые люди?
— Вот где собака зарыта! — сказал Бофор, — Дорогой граф, на французском берегу остались не только друзья, которые нас любят и ждут нашего возвращения, но и враги, которые нас ненавидят и ждут нашей погибели. Это привет от них. Решили напакостить напоследок.
— Я так и понял, — сказал капитан, — Но сейчас, герцог, я командир корабля, и я несу ответственность за экипаж и за пассажиров. Поэтому я отбрасываю всякие эмоции, когда выполняю свои профессиональные обязанности.
Бофор понимающе кивнул. Капитан `'Короны' оставил семью в Париже и к моменту отплытия 'Короны' уже был в полном порядке. И не хотел травмировать красавицу-жену, которая наверняка ужаснулась бы, увидев все военные приготовления.
— А ваш красавчик Бражелон… Герцог, я очень сомневаюсь, что такой чувствительный и эмоциональный молодой человек, из высшего света, из золотой молодежи — в войне с арабами…
— О, насчет этого я спокоен! — заявил Бофор, — Когда настанет его черед действовать, он не дрогнет.
— Дай Бог, дай Бог.
— А вы сомневаетесь?
— Как вам сказать… — протянул капитан, — То же относится и к остальным мальчикам из Фонтенбло. Просто виконт из них более заметный, что ли. Но все уже готово, герцог. Зовите своих людей. Вот еще что я хотел узнать, если вы в курсе — мореплаватель Мишель, о котором говорила прелестная графиня, это случайно не граф де Бражелон, близкий друг Великого Магистра иоаннитов?
— Он самый, — сказал Бофор, — А вы его знаете?
— Встречались не раз, — ответил капитан, — И, полагаю, еще не раз встретимся.
— И мне так кажется, — кивнул герцог де Бофор.
А на палубе `'Короны' под тентом на своем почетном месте сидит Шевретта, а Рауль — на ковре у ее ног, и она перебирает тонкими пальцами его темные кудри. Но как бы ни хотелось Прекрасной Шевретте просто посидеть со своим дорогим мальчиком и ни о чем не говорить — в такие минуты взгляды и жесты заменяют слова — она сделала волевое усилие и заставила себя обратиться к сыну, сменив ласковый тон на серьезный.