Пираты Тагоры
Шрифт:
Проклятый Оллу Фешт! Проклятые жуки! Втянули в это дело всех, кто только был дорог Птицелову!
А что Лия?
Лие все равно, что ее ребенок настойчиво требует, чтоб его покормили. У Лии на груди – не два, как обычно, а три холмика. И тот, что посредине – шевелится под тканью платья. Лия стреляет не целясь. Пуля отбрасывает скорчер от Птицелова на метр, а может, и дальше. Лия принимается откручивать крышку на своем термосе. Птицелов отползает: он видит, как из уже открытого термоса выдвигаются усы молодой мокрицы.
– Лия! – кричит он, испачканный грязью и кровью. – Лия, перестань!
Это похоже на страшный сон без шанса на пробуждение.
Мокрица перебирается на локоть женщины-мутанта. Лия спрыгивает с камней и начинает приближаться. Птицелов собирается с силами и встает на ноги. От боли в простреленной руке он плохо соображает и уже почти не видит Лию, а лишь – мокрицу, которая тянет к нему усы.
Маленький Киту требовательно стучит пустым термосом по сталагмиту.
В пещеру врываются летучие мыши. Через дверь, которую Птицелов оставил открытой. Их очень много, зал наполняется шелестом перепонок и писком. Птицелов смотрит на летучих мышей, и Лия смотрит на летучих мышей. Птицелов и Лия, а точнее – Птицелов и мокрица, пока ничего не понимают. А летучие мыши начинают бомбардировать Киту неспелыми яблоками, ягодами, зелеными орехами, придушенными мышами, насекомыми – и дохлыми, и живыми.
«Накормив» малыша, летучие мыши проносятся по залу, потом разворачиваются и принимаются атаковать Лию. Спадает с лысенькой головы косынка и падает в лужу крови Птицелова. Лия вскидывает руку и стреляет вверх. Раз стреляет, другой… А потом мокрица, управляющая женщиной, что-то начинает понимать. Лия поворачивается к Киту, дуло «герцога» смотрит малышу в лицо.
Но стремительная тень несется по пещере. В два скачка она добирается до Лии и сбивает ее с ног. «Герцог» летит в одну сторону, предназначенная Птицелову мокрица – в другую.
Огромный упырь наклоняется над Лией и срывает с ее груди иномирянина. Это та самая матерая тварь, которую Птицелов привез в
Столицу из кризис-зоны. Она щелкает жвалами и свистит на одной ноте. Упырь с хрустом перекусывает ее пополам, вскидывает голову и хохочет. Потом поворачивает испачканную лимфой морду к Птицелову и подмигивает, словно человек.
Птицелов этого не видит, он подхватывает скорчер, добавляет ему мощности и стреляет вслед последней мокрице. Та улепетывает со всех шести ног, но лиловая молния быстрее. Вместе с мокрицей сгорает в плазменном пламени одна из гудящих колонн и несколько блоков памяти электронно-вычислительной машины Центра.
– Лия! – снова кричит Птицелов. Шатаясь, он бросается к жене. Упырь безропотно освобождает ему дорогу. – Лия!
Маленький Киту снова принимается колотить термосом по сталагмиту. Он не ест мышей, насекомых и кислые яблоки.
Глава девятнадцатая
Бывший армейский капрал, а ныне начальник комендатуры Полигона Boxy сидел на подоконнике у открытого окна и курил.
Весна была на исходе. Тундра, унылая в иные времена года, пестрела цветочками. Мировой Свет пылал так, что казалось в небе работает сталеплавильная печь. Даже знобкий ветерок, порывами налетающий с океана, не портил предвкушения лета.
За последний год поселок заметно вырос. Теперь в нем было целых три улицы, что позволяло его жителям гордо именовать себя горожанами. Рядом с неказистыми домишками из потемневшего бруса поднялись железобетонные пятиэтажки. Школа, детский сад, клуб для рабочих. Вместо грязноватой полутемной забегаловки открылся ресторан.
Отовсюду пахло свежей краской. Сверкали чистые оконные стекла. В скверах трепетали нежные саженцы. По улицам катили легковушки, мотоциклы и велосипеды – а для грузовиков построили отдельную дорогу, за городской чертой. Народу, конечно, тоже прибавилось. До столичной сутолоки городку было еще далеко, но все чаще и чаще на улицах появлялись новые лица.
Приближалось Главное Событие. Настроение у всех, к нему причастных, было приподнятым. А непричастными остались разве что дикие чучуни, которые с приближением лета откочевали следом за стадами оленей. Дети носились как угорелые. Мужчины с удовольствием смеялись даже самым плоским анекдотам. Женщины кокетливо улыбались встречным и поперечным.
Лишь в приземистом здании комендатуры никто не улыбался и не травил анекдотов. Хотя, казалось бы, повод для радости имелся и здесь: наконец-то удалось схватить диверсанта из Островной Империи, который с помощью передвижного излучателя, установленного в кузове старенького грузовика, наводил панику среди одних работников Полигона и заставлял сгорать от энтузиазма других. В результате несколько квалифицированных инженеров, механиков и рабочих попали в психиатрическую клинику, а некоторые узлы «Изделия № 7» оказались безнадежно испорченными. Из-за этого пришлось отложить первый испытательный запуск «Семерки» на целый месяц. Boxy здорово влетело за ротозейство, и он сорвал злобу на подчиненных.
В довершении всех бед из Столицы прилетел сам глава Департамента Специальных Исследований. О Страннике ходили разные слухи. Говорили, что, будучи Неизвестным Отцом, он лично приводил в исполнение смертные приговоры, что в своем таинственном Департаменте живьем препарировал мутантов, что однажды осмелился даже поднять руку на самого Героя Революции! Неудивительно, что видавший виды Boxy старался не смотреть в зеленые глазища этого чудовища. И с радостью согласился временно очистить собственный кабинет, дабы Странник мог без свидетелей пообщаться с некими загадочными личностями, которые прибыли на Полигон неизвестно откуда. Да еще привезли с собой двух моряков с торпедированной «Тигровой Скорпены» и какого-то оборванца, скорее всего – беглого дэка.
На этих троих у Boxy были свои виды. Он уже мысленно прикидывал, какие вопросы им задаст и какими методами вытянет из них нужную информацию, если те попробуют артачиться. Ведь неспроста эти бывшие штрафники и присоединившийся к ним беглый делинквент оказались в одной компании с гостями Странника. Значит, что-то знают, гаденыши. Вот пусть и расскажут. Сам Boxy был человек незлобивый, но не так давно из Столицы пришел секретный циркуляр, которым предписывалось собирать любую информацию, касающуюся личности Странника.
Boxy выбросил окурок в лужу под окном, слез с подоконника, как оказалось, только затем, чтобы тут же столкнуться нос к носу с двумя типами. Один – невысокий крепыш, другой – плюгавый на вид, хлыщеватый субчик, но морды у обоих отмороженные, а глаза цепкие, как у околоточного надзирателя, которого Boxy страшно боялся в детстве. Штатские костюмы сидели на них будто влитые. Одним словом – контрразведка.
Boxy невольно вытянулся в струнку и прищелкнул каблуками. Крепыш окинул его нарочито ласковым взглядом и поинтересовался: