Пиросмани
Шрифт:
Мы действительно знаем о Пиросманашвили очень мало, однако гораздо больше, чем принято считать. Еще в конце 1910-х годов энтузиасты — поэты, художники, журналисты — стали отыскивать людей, знакомых с Пиросманашвили, и записывать их рассказы. Многие записи были опубликованы тогда же или несколько позже. Собирание не прекратилось до сих пор, и время от времени рядом с несомненными апокрифами, неуклюжими подделками, беззастенчивыми компиляциями отыскивается нечто новое и интересное, хоть и доходящее до нас чаще всего из вторых или даже из третьих рук.
Правда, материалы эти очень уж специфические. Запись устного рассказа вообще не самый надежный источник, а тем более рассказов тех пряных людей, которые окружали Пиросманашвили, рассказы их временами чрезвычайно увлекательны сами по себе, немало любопытного они сообщают
Обезоруживает масса противоречий. Не раз те или иные обстоятельства описываются одним рассказчиком так, а другим — иначе. Сплошь и рядом решительно невозможно отдать предпочтение ни одной из версий, и не всегда можно догадаться о том, что же произошло на самом деле. Иные свидетельства просто фантастичны. Что, например, может стоять за рассказом родной сестры Пиросманашвили о том, будто он долго жил в чужих странах, или о том, как он, угрожая револьвером, требовал отдать ему хранящийся у нее паспорт? Нелепая выдумка или искаженная до неузнаваемости реальность?
Но как ни обрывочны наши знания о внешней стороне жизни Пиросманашвили, еще меньше нам известно о его внутренней жизни — о его мыслях, привязанностях, убеждениях. Пиросманашвили ничего не сообщил нам о себе сам. Он переписывался с сестрой, жившей в деревне; письмам этим не было бы цены, но они погибли нелепым образом — их уничтожила сама сестра, внезапно испугавшись чего-то, может быть, все учащающихся расспросов о брате. Он носил с собой толстую тетрадь и часто делал в ней какие-то записи; тетрадь пропала еще при его жизни. А спутникам его будней были малоинтересны, да и недоступны его внутренние побуждения, и из их воспоминаний можно извлечь только разрозненные намеки, с трудом поддающиеся истолкованию. Лишь к концу жизни Пиросманашвили стал встречаться с людьми образованными, но и они, как будто понимавшие значение его творчества или, по крайней мере, проявлявшие к нему интерес, оказывались на редкость невнимательны: не записывали, не запоминали.
Известны, правда, и часто цитируются несколько его суждений — о своей работе и об искусстве вообще, о жизни. Но в большинстве своем они не могут быть признаны вполне достоверными, документально точными. В лучшем случае они содержат очень приблизительное воспроизведение того, что сказал художник, сделанное по памяти, спустя много времени. Счастливое исключение — дневники Ильи Зданевича, который в течение нескольких дней записывал свои впечатления от встреч с ним.
Существование его было настолько неофициально, что не оставило после себя почти никаких следов в архивах (кроме четырех лет службы на железной дороге). После него не сохранилось тех бумаг, которые сопровождают жизнь каждого, вполне ординарного человека и отмечают ее основные вехи.
Мы не знаем простого — года рождения.
Предполагаемых дат слишком уж много, и они слишком уж разбросаны — от 1851 до 1867; ни на одной не остановиться окончательно. Уже сравнительно недавно возникла еще одна, основанная на архивных изысканиях [6] , но тоже приблизительная и не подкрепленная документально. Пепуца, сестра художника, как будто в 1866 году была старше его на два-три или четыре года (сама она ни того ни другого точно уже не помнила). Таким образом, рождение Пиросманашвили может быть отнесено к 1862–1866 годам, что в общем близко к той дате, которая считается наиболее достоверной. В справке, заполненной в 1890 году при поступлении Пиросманашвили на службу, указан с его собственных слов возраст: 28 лет. Это должно означать, что родился он в 1862 году. Разумеется, если его правильно поняли, если он сам не заблуждался по этому поводу, если не лукавил по какой-то причине… К тому же в 1916 году он сам упомянул, что ему «более шестидесяти лет», и это тоже согласуется с принятой датой рождения.
6
Хомерики М.
Правда, эта дата опровергается другим документом, по которому Пиросманашвили Николай Асланович, двадцати двух лет, в 1873 году не был включен в камеральное описание по селу Мирзаани ввиду его «перечисления в Тифлис». Из этого как будто следует, что он родился в 1851 году. Скорее всего, произошла какая-то ошибка.
Но никаких документов, более точно удостоверяющих его рождение, пока не найдено [7] . Это очень странно, потому что он не был безродным подкидышем, родители его были не последние люди и родился он в большом селе [8] .
7
В некоторых публикациях фигурирует и точная дата: 5 мая 1862 года. Однако происхождение ее нигде не объяснено, и поэтому вряд ли ее можно считать вполне достоверной.
8
Высказывается предположение, что родился он не в Мирзаани, а в Шулавери, где в ближайшем будущем ему было суждено провести несколько лет.
Село это называется Мирзаани, расположено оно на склоне Гомборского хребта, в Кизики — восточной части Кахетинского края. Грузия невелика, но разнолика; каждая ее область не похожа на соседнюю, и грузины, населяющие эти области, отличаются друг от друга не только не меньше, но даже больше, чем вологжанин от орловца, — порой они даже говорят на разных языках. Разница природных условий, то место, которое уготовила каждому многовековая и трудная история, сформировали эти различия. Лихский хребет делит Грузию на Западную и Восточную, и устойчивая традиция отделяет бойкого западного грузина от сосредоточенного восточного. Но в Западной Грузии отличаются друг от друга имеретины, мегрелы, гурийцы, уже не говоря о сванах или аджарцах; в Восточной — карталинцы, кахетинцы.
Тип кахетинца словно вбирает в себя особенности широкого и сильного восточногрузинского характера. Кахетинец трудолюбив, немногословен и горд. Кахетинец непременно подумает, прежде чем ответить, хотя бы вопрос касался самого известного. Имеретин ответит на любой вопрос, даже если не знает предмета. Кахетинцы, с точки зрения имеретина, угощать не умеют — просто выставляют все на стол. Имеретины сумеют угостить даже тогда, когда угощать нечем.
Традиционное различие Запада и Востока, представляющих, в сущности, разные грани целостного национального характера, прошло через весь жизненный уклад грузин, отпечатываясь и в значительном, и в частном. Разные дома, разный говор, разные пристрастия, разные песни: протяжно-серьезные, создающие ощущение цельности и мощи, — в Кахети, и переливчатые, изысканные до щегольства, — в Имерети. Кахетинская хашлама (то есть куски мяса, отваренного без затей), пленительная своей свежестью и добротностью, покажется простоватой имеретину, изощряющемуся в кулинарных тонкостях, смакующему ароматы соусов и приправ. С первого взгляда отличишь чурчхелу, изготовленную в Кахети, — толстую, грубоватую, даже неуклюжую, начиненную крупными кусками грецких орехов, от имеретинской — набитой ровными круглыми ядрышками лесных орехов, тонкой, золотистой, гибкой.
«Боже мой, Тициан! У вас в Имерети даже буйволы какие-то легкомысленные, разве у нас в Кахети такие буйволы?!» — шутливо пеняла Тициану Табидзе его жена.
Кизики — самая примечательная часть Кахети. «Здесь никогда не было крепостного права. Кахетинец вообще твердого характера. Кизикиец завершает этот тип. Издревле зовется “буйволиной” эта страна» [9] . Буйвол — животное сильное и работящее, терпеливое и спокойное. Но, преодолевая препятствие, он становится бешеным и способен все смести с дороги.
9
Табидзе Т. Статьи, очерки, переписка. С. 172.