Пирожок с человечиной
Шрифт:
Презентация прошла потрясающе. Гости – местные, хозяева помещения – учителя, дети, родители, цэдээловский и домжуровский бомонд и пресса ели без передыха. Матренины воспоминания и Костины комментарии прошли на ура. Пару соавторов – тумбоногую бабу в кофте и платке и костистого Костю в костюме – фотографировали то и дело.
На выходе из школы публика устроила им живой коридор с зимними уже хризантемами.
Костя усадил в «Субару» Матрену Степановну и Катю и тихонько, красиво поехал.
Последняя в толпе махавших стояла
И тут, считай, к Новому Году, Митино получило страшный сюрприз: пропали две девочки из Катиного класса той же, 4016-ой школы, куда в ноябре Катя пошла работать.
Вообще-то устроила ее в школу соседка-директорша, Ольга Ивановна Ушинская. Но как Костину подругу принял ее с распростертыми объятиями весь коллектив.
9
ОТ ЛЮБВИ ДО НЕНАВИСТИ – ШАГ В ТАПОЧКАХ
Катя работала в школе со второй четверти. Уговорила Ушинская. Школа, хоть и на выселках, называлась гимназией с литературным уклоном. И дети были не глупей, чем в центре Москвы.
Катя и сама быстро согласилась. Деньги невелики, но больше, чем в других школах.
Хозяйствовала директорша разумно. Происходила она от того самого педагога, Константина Дмитриевича. Педагогом Ушинская была плохим, начальницей хорошей. «Гимназия с литуклоном» жила. Средства добывались арендой. Особенно помогал директорше сын Антон, недоучка. Усиками, как щупальцами, находил он школе клиентов. Ушинская втайне стыдилась, что сын – неуч, но вслух твердила, что Антошенька – умница.
«Банкира Утинского тоже, – говорила она, – выгнали когда-то из института. Ушинский не глупей Утинского».
Учительская зарплата выросла. Во-первых, Антон доил китайцев, таких же, как он, якобы студентов.
Китайцам сдали под общежитие предпоследний этаж. Митинские власти не возражали. Школа платила налог. Кроме того, китайским духом не пахло. В бывшей своей общаге на Студенческой, откуда сбежали, китайцы натерпелись от рэкетиров и милиции. В митинской школе на четвертом этаже китайцы сидели тише воды, ниже травы. Не пахло даже готовкой. Варили что-то незнакомое. Правда, народ говорил, что китаезы поймали и съели собаку. Но они заплатили штраф. А с точки зрения морали никто и не пикнул. Собака была сволочная, золотушная кладбищенская истеричка, лаяла взахлеб ни свет ни заря часами, не давала спать. Убить ее не решались. Китайцам сказали в душе «спасибо».
Во-вторых, Антон нашел почасовых арендаторов. На вечер сдавали полуподвальный спортзал кружку тейквондистов «Черный доктор» и верхний актовый на мероприятия. Правда, в налоговой декларации эти доходы не указывали. Но никто не доносил. Арендаторы и арендодатели были довольны. «Черные доктора» пускали школьников поупражняться. Банкетчики оставляли школьному буфету недоеденное. Дети экономили тем самым карманные деньги, а учителя уносили домой сухой паек.
Иногда Ушинская попрошайничала у бизнесменов, но вполне достойно.
Учителей она старалась привлечь красивых и современных. Учительская зарплата в 4016-ой была вдесятеро больше, чем у Кати в Горьковке.
К тому же на ноябрьских эрэнъевцы учинили в Митино молодежный дебош, как всегда, с криками «смерть жидам!». И Ушинская сказала: «Катюшенька, идите к нам учить детей прекрасному».
По правде, Катя пошла на ставку в школу, чтобы иметь право ругать Костю. Кроткие сварливы. Но работа, хоть Катя не признавалась, пришлась, действительно, ей по душе. Слабые тянутся к детям, животным, всем беззащитным, потому что любят командовать.
Дети были детьми по уму, но сердцем чувствовали взросло. Тридцать пар глаз устремлялись на стройную Катеринывгеньну с обожанием. Катин, особенно Костин, журналистский ореол был неотразим. Притом вне класса она, в красном вязаном колпачке и черной аляске, была своя, как ровесница. Филология пошла у них нарасхват. Дети не сводили с Кати глаз. И за ее худобу и вислый, как на вешалке, свитер уважали. После урока до следующего урока литераторшу обступали плотным кольцом, одни – спросить, другие – так постоять, при ней.
На классруководство Кате дали девятый. Из ее-то именно девятого девочки и пропали.
Девочки, правда, были те самые «Костины» Маша и Даша, которых в сентябре с подоконника между этажами согнали бомжи.
Тогда Касаткин к ним не пригляделся. И сейчас напряженно всматривался в цветной мутноватый квадратик, поляроидное фото. Эти фото кто-то надарил Кате в ее девятом: Катя у доски, Катя у окна, Катя между рядами, Катя где-то на ходу, улыбочка, юбка разметалась, все смазано, но красиво. Можно подумать, фотомодель.
На плохоньком снимке была видна Катина макушка над столом, остальное заслоняли с обеих сторон дети. Маша с Дашей стояли в сторонке. Полногрудые пышки с откляченным, как у уточки, задком. Такие сексапильны, пока учатся в школе.
Могло случиться что угодно, самое нехорошее.
Последний раз матери видели их утром, одноклассники – у школы, когда расходились после уроков, в начале третьего. Дальше след пропал. Денег у девочек не было. Родители еле сводили концы с концами и дочерям выдавали со скрипом десятку с получки.
Объявили розыск, заодно трех первых парней – эрэнъевца, пэтэушника и киоскера. Несколько раз сообщали по ТВ с показом фото. Провели опрос. На Машу и Дашу свидетели нашлись. Двух толстеньких девочек видели у конечной остановки экспресса № 777. Мол, обе были в оранжевых куртках и башмаках на платформе. Матери подтвердили. У Маши – красная куртка, у Даши желтая. У Маши – кроссовки на платформе, у Даши – башмаки на каблуках и с пряжками.
Ищейка участкового Голикова, действительно, от школы привела на автобусную остановку и залаяла.