Пиршество
Шрифт:
А это было не так уж невозможно. Нет предела тому, сколько энергии способна выпить сирена или как долго она может прожить в итоге. Даже получив необходимое, она никогда не пресытится и не достигнет приятного удовлетворения. Единственное, что может остановить пиршество сирены, это ее собственный контроль над собой. К несчастью, Энди еще не успела толком этому научиться.
— Я буду здесь… — шепнула я, но она уже упорхнула на другую половину зала.
Не менее успешно она могла бы улизнуть в другую галактику.
Моя подружка едва успела сказать «привет» своей ходячей закуске, когда входная дверь слева от
Толпа разразилась аплодисментами, крики «Эван!» взлетали повсюду, словно конфетти на параде. Рик взял у брата барабаны, кто-то протянул пришедшему пиво.
Энди и ее жертва последовали за Риком в угол зала, а там она, пока толпа суетилась вокруг, стала помогать подключать провода и настраивать звуковое окружение. Это явно считалось для местных обычным делом: напиться с парой сотен своих ближайших друзей и играть настоящие песни на поддельных инструментах. И Энди они приняли как одну из них, что несколько пугало. Но так случалось везде, куда бы мы ни пришли.
— Ты выглядишь так, как будто тебе нужно выпить.
Я подскочила, обернулась и обнаружила Звана — того парня с пластиковыми барабанами, — опирающегося на стену слева от меня. Я неловко улыбнулась, а он протянул мне прозрачный пластиковый стаканчик, наполовину заполненный льдом и шипящей газировкой, — вот только запах сообщил мне, что здесь напиток покрепче колы.
Не знаю, что еще туда намешано, но угощение я взяла. Не суть важно, на что надеялся этот охотник, вооруженный дешевой выпивкой и обаятельной улыбкой, — самым опасным существом в зале оставалась Энди, а я была невосприимчива к ее особому сорту яда, как бы отчаянно мне ни хотелось погрузиться в пение и забыть обо всем прочем.
— Спасибо.
Я глотнула из стаканчика, и дрянная водка обожгла мне горло. Напитки, которые мы таскали у Ти, бывали куда мягче. Но если учесть, что я несовершеннолетняя и незваной явилась на чужую вечеринку, мне следовало брать, что дают.
Эван кивнул и отпил из собственного стакана, разглядывая зал, полный извивающихся тел, как будто мы достаточно хорошо друг друга знаем, чтобы стоять рядом и непринужденно молчать.
Следующий глоток дался мне легче, поэтому я отважилась на третий. В этом заключался весь фокус: мне требовалось выпить достаточно много, чтобы не возненавидеть Энди, когда она начнет петь и тратить неизмеримый дар на людей, которые никогда не оценят ее по достоинству, но достаточно мало, чтобы я не смогла ее остановить, прежде чем ее пение станет чересчур опасным для их хрупких душ.
Обычно пары порций вполне хватало. Но пока я смотрела на то, как Энди смеется со своим ковбоем, помогая Рику пристроить на плечо гитарный ремень, зависть обжигающей волной прокатилась по моему позвоночнику. На этот раз двух никак не хватит. Поскольку, что бы там она ни говорила, я не нужна Энди так, как ей нужен этот ковбой. Сами по себе мы никогда не сможем обойтись только обществом друг друга.
Я осушила стаканчик, поморщившись от нового ожога, и Эван рассмеялся:
— Не новичок в этих делах?
Вместо ответа я протянула ему свой пустой стаканчик.
Он поставил собственный напиток на ближайший столик, где
— Льда я не принес, но газировка холодная.
Он вскрыл одну из банок и до половины наполнил мой стакан.
— Я выпью это, в каком бы виде оно мне ни досталось, — заявила я и залилась румянцем, осознав, как это прозвучало.
Пока он наливал, с другого конца комнаты донесся смех Энди, и я чуть сильнее наклонила бутылку, обеспечивая себя большей дозой жидкого терпения и снисходительности. Мне понадобится их немало.
Но, как обычно, когда пару минут спустя Энди начала петь, я забыла о своей досаде, о зависти и заброшенности. Я растворилась в песне — в красоте мелодии, в поэзии текста. В превосходной форме ее рта, выговаривающего каждое слово. Гитарист запинался, а «ударник» звучал так, словно пытался битьем заставить барабаны повиноваться. Но Энди оставалась безупречной, совершенной.
На середине первой песни народ бросил танцевать, чтобы удобнее было слушать и смотреть на нее. Она пела «Верни меня к жизни» — гораздо лучше, чем сама Эми Ли. Звонче. Чище. Искреннее. А затем с легкостью перешла к бодрой песенке в стиле кантри о возмездии, постигшем мужа, который бил свою жену.
— Тебе нравится музыка? — спросил Эван.
Я с усилием моргнула и сосредоточила внимание на нем. «Как рыбе нравится вода».
— Похоже, что всем нравится.
Все глаза были прикованы к Энди. Остаток самодеятельной группы практически поблек на ее фоне. Она могла вытянуть песню и в одиночестве.
К тому времени, как пришел черед Пэт Бенатар с ее знаменитым «Сердцеедом» — должно быть, программу составила сама Энди, — Эван совсем умолк, с отсутствующим видом потягивая из того же стакана и постукивая пальцами по стене за своей спиной. Толпа снова принялась танцевать, кое-кто подпевал, но Энди их не замечала. Она уставилась на свою живую закуску, как если бы этот парень был единственным человеком на планете, а он пялился на нее в ответ, словно она изобрела секс и пообещала ему первому дать попробовать.
Но она не станет с ним спать. Она пришла утолить голод иного рода, и, когда она с ним закончит, он не сможет даже стоять прямо. А то более сложное действие останется для него недоступным еще пару дней, пока он вновь не наберет сил. Однако смерть ему не грозит. Энди должна кормиться, чтобы не зачахнуть, и она считает более гуманным где-то раз в месяц брать понемногу у разных людей, чем раз в несколько лет досуха высасывать кого-нибудь одного. Она и правда любит петь им — в конце концов, она все-таки сирена. Но не убийца.
— Она действительно хороша. — Эван указал на Энди опустевшим стаканом.
— Да, и ей это известно.
Он удивленно поднял брови — он явно не был в курсе, что мы пришли сюда вместе.
— А ты тоже поешь?
Я вздрогнула, и холодная, пустая боль запульсировала глубоко внутри меня, так глубоко, что никто другой не мог бы этого заметить. Никто никогда бы не понял, насколько мне больно. Кроме Энди. Она знала, но ничем не могла помочь.
— Увы, я совершенно, катастрофически бездарна. — Я выдавила из себя смешок, как будто меня вовсе не заботило, что подобная прекрасная музыка находится далеко за пределами моих возможностей и я не способна даже вообразить ощущения творца. — Я просто зритель.