Писарро
Шрифт:
Писарро. Алонсо! Изменник! Как я любил этого человека! Благородная мать еще мальчиком вверила его моему покровительству.
Эльвира в задумчивости расхаживает по сцене.
Он пировал за моим столом, спал в моем шатре. Я разглядел в нем первые ростки таланта и доблесть, окрепшую вместе с ними. Я часто ему рассказывал о наших ранних похождениях, о том, сквозь какие пробились мы бури, какие опасности преодолели. Когда я говорил ему, как высадились мы на незнакомой земле, как потом в трудах и голоде, в раздорах и лишениях редели с каждым днем наши ряды, как в тесном вражеском кольце, непоколебленный, я выстоял, шел твердо к цели, укреплял свою власть, невзирая на тайный ропот и на прямой
Вальверде. И что же разорвало привязанность, так возникшую?
Писарро. Ее убил Лас-Касас. Он обольстительной силой, ханжескою проповедью человечности зажег в душе Алонсо новый жар, который побудил его, как говорит этот мальчишка, преступить закон отечества ради законов человеческого сердца.
Вальверде. Да. Предатель тебе изменил, перешел к перуанцам и стал врагом Писарро, врагом Испании.
Писарро. Но сперва неустанными уговорами он силился отклонить меня от цели, выбить меч из уверенной этой руки. Он без конца говорил о гуманности и справедливости, он называл перуанцев невинными, безобидными нашими братьями.
Вальверде. Их?.. Закоснелых язычников - нашими братьями?
Писарро. Но когда безумец увидал, что слезы увещаний, которыми он обливал мою грудь, падают на кремень, он сбежал и перешел в лагерь врага: затем, употребив во зло познания, полученные им в школе Писарро, мальчишка насадил среди новых союзников такую военную дисциплину, так умело повел их, что вскоре разбил меня наголову - признаюсь в этом со стыдом - и заставил позорно покинуть этот край.
Вальверде. Но час отмщения настал.
Писарро. Настал. Я возвратился с удвоенною силой, и дерзкий юноша узнает скоро, что Писарро жив и помнит, благодарный, чем он обязан своему ученику!
Вальверде. Но неизвестно, жив ли сам Алонсо.
Писарро. Известно: жив. Нами только что захвачен в плен его оруженосец: там, по его словам, двенадцать тысяч, и ведут их Алонсо и перуанец Ролла. Сегодня они свершают торжественное жертвоприношенье на своих безбожных алтарях. Мы нападем на них врасплох, и приносящий жертву станет жертвой сам!
Эльвира. Бедные! Собственной кровью оросят они свои алтари!
Писарро. Вот именно!
За сценой звуки труб.
Эльвира, удались!
Эльвира. Почему я должна удалиться?
Писарро. Потому что здесь собрались мужчины обсудить мужские дела.
Эльвира. Да! Мужчины! Мужчины! В вас нет благодарности, нет человечности.
Вальверде отходит в сторону.
А женщина... она и оскорбленная любит! В дни веселья и пиров ее глаза должны гореть для вас одушевлением, надеждой и восторгом, а в час неудачи вы ищете покоя и утехи на ее груди. Когда же дело идет о вашем надменном безумстве - о вашем тщеславии, - тогда вы пренебрегаете ею, как игрушкой или как рабыней... Я не уйду.
Писарро. Хорошо, оставайся и, если можешь, молчи.
Эльвира. Болтливы те, кто не умеют думать. Я буду размышлять, а мысль это молчание.
Писарро (в сторону). Гм... С недавних пор в ней появилось что-то такое... (Строго и подозрительно смотрит на Эльвиру, которая с властным видом выдерживает его взгляд.)
Входят Лас-Касас, Альмагро, Гонсало, Давилья, офицеры, солдаты. За сценой звуки труб.
Лас-Касас. Писарро, мы явились на твой призыв.
Писарро. Привет, досточтимый отец. Друзья, привет! Друзья и соратники, наступает час, который, как надеется Писарро, увенчает наградой нашу бесстрашную решимость и долгие труды. Полагая себя в безопасности,
Альмагро. Мы слишком долго мешкали на берегу... Запасы истощились, солдаты ропщут. В бой! А там... Вооруженному - смерть, беззащитному -цепи.
Давилья. Всем перуанцам - смерть!
Лас-Касас. Милосердное небо!
Альмагро. Да, генерал, в атаку - и без промедленья! Тогда не придется больше Алонсо, нежась в постели, радоваться нашим мукам и презирать нашу мощь.
Лас-Касас. Алонсо... Злорадство и самонадеянность чужды его природе.
Альмагро. Зато в природе Лас-Касаса - защищать своего ученика.
Писарро. Ни слова об изменнике! Или пусть его имя звучит для вас кровавым призывом к нападенью и мести. Мы как будто согласны во всем?
Альмагро и Давилья. Согласны!
Гонсало. Во всем! В бой! В бой!
Лас-Касас. Неужели еще не исполнилась мера вашей жестокости? В бой... Всеблагое небо! На кого вы пошли! На царя Аталибу, на Инку, в чьем незлобивом сердце все жестокие ваши обиды до сих пор не распалили вражды! На Инку, который и оскорбленный и победоносный хлопочет всегда лишь о мире, На бедный народ, который не утеснил никогда ни одно живое существо! Народ, который в детском неведении принял вас, как долгожданных гостей - с жарким радушием, с чистосердечным доверием. Щедро и широко хозяева этой страны открывали пред вами двери своих домов, делились всем своим достоянием, богатством, вы же им отплатили обманом, поношением, гнетом. Эти глаза сами видели все, о чем я говорю: вас приняли, как богов, вы повели себя, как дьяволы!
Писарро. Лас-Касас!
Лас-Касас. Писарро, слушай меня! Слушайте меня, полководцы! И ты, всемогущий, чьи громы могут повергнуть в прах алмазную скалу, чьи молнии могут проникнуть в сердце потрясенной земли! О, пусть твоя мощь придаст силы словам твоего слуги, как дух твой укрепляет отвагой волю его! Заклинаю вас, полководцы... соотечественники... заклинаю, не возобновляйте в ненасытной жадности вашей тех гнусных зверств, не глумитесь над мирным этим народом. . . Но тише, стон мой, не рвись! Не падай росой, слеза бесполезной скорби; кручина сердца, не приглушай мою речь! Я прошу об одном: пошлите меня еще раз к тем, кого вы зовете врагами. О, позвольте мне прийти к ним вестником раскаяния вашего, и я вернусь от них с благословением и миром... Эльвира, ты плачешь?.. Но почему же в этот грозный миг ни единое сердце не забилось, кроме твоего?
Альмагро. Потому, что здесь нет баб, кроме нее и тебя!
Писарро. Оставьте свару. Время летит, и мы упустим случай. Офицеры, вы готовы идти немедля в бой?
Альмагро. Готовы!
Лас-Касас. Кровопийцы! (Опускается на колени.) Боже! Ты избрал меня своим слугой не для того, чтобы я проклинал - я должен был бы благословлять детей моей отчизны, но сейчас благословить их - значит кощунствовать против святости твоей... (Встает.) Нет! Проклинаю ваше дело, убийцы! Проклинаю узы крови, соединившие вас! Пускай раскол, бесчестье и разгром опрокинут ваш замысел, убьют вашу надежду! Да падет на вас и на ваших детей безвинная кровь, которую вы прольете сегодня! Я ухожу от вас навсегда! Этим старым глазам не придется больше страшиться ужасов, свидетелями которых вы так часто делали меня. В пещерах, в дебрях лесных найду пристанище, жить буду с тиграми, с дикими зверями, и когда мы встретимся вновь - встретимся перед правым судом бога, чье кроткое учение, чье милосердие вы отвергли сегодня, тогда и вы узнаете ту муку, ту скорбь души, которые сейчас раздирают грудь обвинителя вашего! (Хочет уйти.)