Писатель-Инспектор: Федор Сологуб и Ф. К. Тетерников

Павлова Маргарита Михайловна

Слухи о подобных приключениях в писательской среде распространялись молниеносно. По случаю женитьбы Сологуба на Чеботаревской, состоявшейся осенью 1908 года, Кузмин сочинил эпиграмму:

Поклонник ревностный де Сада, Он с ней вступил в конкубинат. Я счастью князя очень рад — Анастасии жаль мне зада [920] .

Сологуб действительно и, вероятно, не без задора подыгрывал общественному мнению, юродствуя и закрепляя за собой одиозную репутацию садиста, эротомана, сатаниста и некрофила. Вместе с тем на его литературную репутацию, несомненно, повлияли некоторые черты внутреннего облика: вздорный, неуживчивый нрав, обидчивость, патологическая мнительность, на почве которой нередко возникали конфликты и ссоры. «Я — человек строптивый. Чего ждать, чтобы меня обидели? Психология Тита Титыча во мне осталась…» — признавал Сологуб в беседе с П. Медведевым; Медведев же отмечал: «Порою С<ологуб> — еж, а не человек. Весь колется» [921] . «Некоторых он пугал насмешливостью, иных он отталкивал своею обидчивою мнительностью, другим он казался холодным и злым», — вспоминал Г.

Чулков [922] .

920

Кузмин М.Стихотворения. Переписка // Сост., подгот. текста и примеч. Н. А. Богомолова. — М.: Прогресс-Плеяда, 2006. — С. 35.

921

Медведев П. Н.Из встреч с Ф. К. Сологубом летом 1925 г. в Царском Селе.

922

Чулков Г.Годы странствий. — С. 166.

Он пребывал в постоянной конфронтации с окружающими. «Резкий и прямой, — вспоминал Н. Оцуп, — Сологуб обыкновенно говорил в лицо все, что думал, и не таил про себя злобу. Но случалось ему, и по сравнительно ничтожному поводу, серьезно возненавидеть человека» [923] .

Вызвать его расположение было довольно сложно. «Очень люблю и его, и его стихи — и вот всю жизнь никак не умею с ним обходиться», — сетовал В. Ходасевич Ю. Верховскому (обращаясь через него к поэту с просьбой о стихах для альманаха издательства «Геликон») [924] . «Ну и задала же ты мне работу с письмом Сологубу, — жаловался Н. Гумилев А. Ахматовой. — Ты так трогательно умоляла меня не писать ему кисло, что я трепетал за каждое мое слово — мало ли что могло причудиться в нем старику» [925] .

923

Оцуп Н.Встречи с Федором Сологубом // Оцуп Н. Океан времени. Стихотворения. Дневник в стихах. Статьи и воспоминания о писателях. — СПб.; Дюссельдорф: Logos; Голубой всадник, 1993. — С. 524.

924

См.: Марков А.Магия старой книги. Записки библиофила. — М.: Аграф, 2004. — С. 386

925

Письмо от 6 июля 1915 г. // Гумилев Н.Собр. соч.: В 3 т. — М.: Худож. лит., 1991. — С. 240–241 (подготовка текста и примеч. Р. Д. Тименчика). Копию письма Гумилева к Сологубу см. там же.

Строптивость Сологуба с годами усиливалась, а его брак с Ан. Чеботаревской, считали многие, еще более усложнил и без того непростые отношения поэта с миром. Г. Иванов писал о супружеской чете: «„Враги“ — естественно — стремились ущемить, насолить, подставить ножку Сологубу, которого она обожала. Донести на него в полицию (о чем? ах, мало ли что может придумать враг!). Умалить его славу, повредить его здоровью. И ей казалось, что новый рыжий дворник — сыщик, специально присланный следить за Федором Кузьмичом. X, из почтенного, толстого журнала, — злобный маниак, только и думающий о том, как разочаровать читателя в Сологубе. И чухонка, носящая молоко, вряд ли не подливает сырой воды „с вибрионами“ нарочно, нарочно…» [926] Совсем в духе «Мелкого беса», по-передоновски: «омегу набуровила»!

926

Иванов Г.Собр. соч. — Т. 3. — С.140–141.

Конфликты, впрочем, сопровождали Сологуба и задолго до появления в его жизни Ан. Чеботаревской, брак с которой, возможно, был всего лишь бессознательным выбором привычных форм коммуникации. Весь период его десятилетней службы в провинции предстает как один сплошной конфликт со школьной администрацией, а годы сотрудничества в «Северном вестнике» проходили под знаком непрестанного выяснения отношений с А. Волынским и Л. Гуревич.

Сологубовская теорема: «Где люди, там скандал; где скандал, там люди; где нет людей, нет скандала; где нет скандала, нет людей» [927] , — по-видимому, воплощала модель его социума. Примечательно, что именно в случае с Сологубом возникает желание составить отнюдь не донжуанский список [928] , что было бы естественнее в отношении поэта [929] , а перечень инициированных им конфликтов. С кем только поэт не ссорился, не выяснял отношений, на кого не обижался, кого не поучал правилам поведения; повсеместно ему сопутствовала напряженная атмосфера, грозящая взрывом.

927

См.: Брюсов В. Я.Дневники 1891–1910. — М.: Изд. М. и С. Сабашниковых, 1927. — С. 66 (высказывание зафиксировано в записи от 17–22 марта 1899 г.).

928

Сологуб, по-видимому не имевший в буквальном смысле донжуанского списка, в то же время имел большое число поклонниц своего писательского таланта, см. об этом: Мисникевич Т. В.Федор Сологуб, его поклонницы и корреспондентки // Эротизм без берегов. — С. 349–390.

929

По словам Е. Данько, он «хвалился своей властью над всеми женщинами» ( Данько Е. Я.Воспоминания о Федоре Сологубе. Стихотворения. — С. 215).

Из всех скандалов, связанных с именем писателя, самую громкую известность получила история с обезьяньим хвостом, захватившая весь литературный Петербург. О ней писали Г. Чулков, Н. Оцуп, Конст. Эрберг, ее отголоски встречаются и в других мемуарных и эпистолярных источниках. Виновниками происшествия были А. М. Ремизов, явившийся 3 января 1911 года на маскарад к Сологубам в странном обличье: «ухитрившийся сквозь задний разрез пиджака помахивать обезьяньим хвостом» [930] , и А. Н. Толстой, хвост ему предоставивший.

930

Эрберг

Конст. (Сюннерберг К. А.)Федор Сологуб. — С. 235.

Н. Оцуп рассказывал:

Для какого-то маскарада в Петербурге Толстые добыли через Сологубов обезьянью шкуру, принадлежавшую какому-то врачу. На балу обезьяний хвост оторвался и был утерян. Сологуб, недополучив хвоста, написал Толстому письмо, в котором назвал графиню Толстую госпожою Дымшиц, грозился судом и клялся в вечной ненависти [931] . Свою угрозу Сологуб исполнил, он буквально выжил Толстого из Петербурга [932] .

931

21 января 1911 г., в финале скандальной переписки между сторонами, «пострадавший» писал Толстому: «По получении Вашего письма прошу Вас прекратить всякие отношения с моим домом. Федор Тетерников». См.: Письма Ф. Сологуба к А. А. Ахматовой, А. Н. Толстому, А. В. Луначарскому / Публ. В. С. Федорова // Н. Гумилев и А. Ахматова. По материалам историко-литературной коллекции П. Лукницкого. — СПб.: Наука, 2005. — С. 319.

932

Оцуп Н.Встречи с Федором Сологубом. — С. 524.

Несколько иное изложение история получила в воспоминаниях Г. Чулкова:

На маскарад, между прочим, был приглашен один писатель, который по любви своей к чудачествам объявил простодушной Анастасии Николаевне, что ему для его костюма необходима обезьянья шкура. Анастасия Николаевна с большим трудом достала у кого-то желанный предмет и дала его шутнику с предупреждением, что с ним надо обращаться чрезвычайно бережно. Представьте себе ее ужас, когда любитель шуток явился на вечер в своем обычном пиджаке, из-под которого торчал обезьяний хвост. В этом заключался весь этот маскарадный костюм. Но главное — был отрезан хвост от драгоценной шкуры. Это был уже скандал. Сам хитрец вышел сух из воды. Но вокруг «обезьяньего хвоста» разыгрались дамские страсти. Какую-то даму обвинили в том, что писатель отрезал хвост по ее наущению. Полетели письма с взаимными оскорблениями. <…> Сологуб обиделся на одного небезызвестного и даровитого писателя, который впутался неосторожно в полемику по поводу хвоста [933] .

933

Чулков Г.Годы странствий. — С. 176.

Нет нужды сосредоточиваться на деталях и разночтениях мемуаристов в изложении сюжета, важно другое: как убедительно показала в своем исследовании Е. Р. Обатнина, невинное происшествие перессорило всех его участников и закончилось третейским судом, к которому были привлечены: Г. Чулков, А. С. Ященко, А. Блок, Е. В. Аничков, Ю. Н. Верховский, Вяч. Иванов [934] . Чем не маскарад из «Мелкого беса»? Только вместо Гейши — обезьянья шкура, а дирижировал — снова Сологуб.

934

Подробно см.: Обатнина Е. Р.От маскарада к третейскому суду («Судное дело об обезьяньем хвосте» в жизни и творчестве А. М. Ремизова) // Лица: Биографический альманах. — М.; СПб.: Феникс, 1993. — Вып. 3. — С. 448–465.

Ссора с А. Белым произошла из-за статьи «Далай-лама из Сапожка» [935] , где в шутливой форме («Колдовство Сологуба — блоший укус… сам-то он… немногим больше блохи» и т. п.) Белый изложил свою концепцию творчества писателя и выразил несогласие с его мировоззренческими установками. Сологуб обозлился; 12 апреля 1908 года в письме Брюсову, возглавлявшему журнал, он заявил: «писачке „немногим больше блохи“ подобает скромность»; не приняв во внимание здравые аргументы Брюсова в защиту статьи А. Белого, 19 апреля он продолжал: «Сравнение меня с блохою, может быть, и очень верно, но недопустимо на страницах журнала, где я участвую <…>. Мне остается только сказать, что я остаюсь при моем мнении о совершенной недопустимости таких приемов по отношению к кому-нибудь из сотрудников» и т. п. [936] . Белый направил Сологубу объяснительное письмо («…я привык себя считать Вашим горячим поклонником… я, кажется, недвусмысленно называю Вас „огромным художником“» и т. п.) [937] , однако тот упорствовал и обидчика не простил.

935

Весы. — 1908. — № 3. — С. 63–76.

936

Андрей Белый. Письма к Ф. Сологубу / Публ. С. С. Гречишкина и А. В. Лаврова // Ежегодник Рукописного отдела Пушкинского Дома на 1972 год. — Л.: Наука, 1974. — С. 134.

937

Там же. — С. 132.

В феврале 1924 года Иванов-Разумник писал Е. Замятину по поводу составленного им поздравительного адреса в связи с празднованием 40-летнего юбилея литературной деятельности Сологуба: «Хорошо, что нигде нет „Сологуб и Белый“, „Мелкий бес“ и „Петербург“: это было бы для него самое обидное, настолько не выносит он „Петербурга“, да и вообще Белого» [938] .

В. Ходасевич вспоминал:

В 1924 году, то есть лет через семнадцать, Белый явился на публичное чествование Сологуба, устроенное в Петербурге по случаю его шестидесятилетия, и произнес, по обыкновению своему, чрезвычайно экзальтированную, бурно-восторженную речь <…>. Закончив, Белый осклабился улыбкой столь же восторженной и неискренной, как была его речь, и принялся изо всех сил жать Сологубу руку. Сологуб гадливо сморщился и произнес с расстановкой, сквозь зубы: — Вы делаете мне больно. — И больше ни слова. Эффект восторженной речи был сорван. Сологуб отомстил [939] .

938

Ф. Сологуб и Е. Замятин. Переписка / Вступ. статья, публ. и коммент. А. Ю. Галушкина и М. Ю. Любимовой. — С. 387.

939

Ходасевич В.Собр. соч. — Т. 4. — С. 116.