Писатель: Назад в СССР
Шрифт:
Машинка, правда, все еще со мною… Немецкая «Оптима». До сих пор иногда пользуюсь. Просто так… Напечатаю пару строк, чтобы только почувствовать, как мягко поддаются нажиму ее клавиши и деликатно щелкают рычажки с литерами по бумаге, оставляя отпечатки букв… И это ведь не просто буковки – это моя былая слава, деньги, заседания в президиумах, литературные премии, поклонники, а особенно – особенно поклонницы. Вся жизнь… Куда только это все подевалось? Эх…
Откупорив бутылку, я наклонил ее над рюмкой и… вытекло оттуда разве только несколько капель. Блин, вот и коньяк кончился.
Теперь, пока пенсию не переведут, придется обходиться чаем. Чай заваривать было лень, я лишь вскипятил воду, налил
Ладно, чего теперь вспоминать… Раньше надо было думать, а сейчас поздно сожалеть. Впереди меня ждет только полное забвение и уютная могилка в недалекой перспективе на захолустном кладбище. Написать бы об этом всем, о жизни, о боли, о метаниях души… Написать! Я почувствовал знакомый зуд в пальцах, почти физический. Только кто это станет читать? Даже если я, по совету этого придурка в издательстве, стану каждую главу выкладывать на всеобщее обозрение… Но ведь главы перекраиваешь, пока пишешь, а это что же? Сразу на публику? Это все равно, что свое нижнее белье демонстрировать. Может, так оно и надо по-нынешнему времени, но – стар я для такого духовного стриптиза. Нет, не убедите, писательство – процесс интимный. Беда современной литературы заключается в том, что мыслящие люди не пишут, а пишущие не мыслят. Я пока книгу не напишу и не отредактирую на пять раз, ни одной живой душе не показываю. Была бы жена – так и она бы не увидела. А тут – черновики поглавно, бред какой-то…
Уже засыпая, я глянул на фотографию восьмидесятых годов, что пожелтевшим пятном скукожилась на стене. Висела в треснутой рамке и чудом еще не рассыпалась от времени. На снимке запечатлен момент, когда я, молодой и известный, закапывал со школьниками послание пионерам будущего – «капсулу времени». Раскопать ее по задумке должны были через 35 лет, в 2020 году. Вот только сквера этого уже давно не было. Вместо него возвели человейники, где у каждого – своя ячейка в бетонной коробке. Что это за жизнь? Никто не знает даже своих соседей, не то, что жильцов по двору. И капсула никому теперь не нужна. Затерялась в строительном мусоре.
А может, и лежит где-то до сих пор в земле. Как и я – никому не нужная…
Разбудил меня настойчивый звонок в дверь. Кто это может быть? Я с трудом сполз с дивана. За окном было по-утреннему светло, а ведь когда я ложился – уже стемнело… Дошлепал до двери, повернул колесико замка. Охнул. Ирина! А я – в трусах. Тьфу. Старый дуралей. Можно подумать, она меня в трусах не видела. Не только – в трусах, но и без. И все-таки…
Я кивнул – заходи, дескать, а сам побрел в ванную. Там у меня халат висел. Напялил. Вышел в прихожую. Подружка моя верная все еще там топталась.
– Здравствуй, – буркнул я.
– Завтракал?
– Не успел еще… Ты меня разбудила…
– Прости, – с виноватым видом улыбалась она. – Я все принесла… Сейчас кормить тебя буду.
У ног ее стояла битком набитая сумка.
– Спасибо, Ириша. Я тогда пока в ванную.
Пока я принимал душ, пока, кряхтя, выползал из ванны – ручки да ножки уже не гнутся – на кухне зашкворчало, и по квартирешке моей поползли умопомрачительные запахи. Что-что, а готовить Ирина всегда умела. Из-за этого ее таланта я до последнего раздумывал – жениться мне на ней или нет. Впрочем, еще не поздно. Кому-то ведь надо оставить квартиру, гараж с бравым «Жигулём» времен моей молодости и права на свои книги. Может, они принесут ещё хоть копеечку? Хотя это ведь можно и так
– Я обо всем договорилась, – деловито щебетала подружка, усаживая меня за стол и накладывая мне в тарелку горку жареной картошки, а рядом поставив блюдце с отварными сосисками. – В ЦДЛ еще с прошлой недели висят объявления о мероприятии. На сайте – тоже. Миша обещал профессиональную камеру поставить… Так что встреча пройдет как надо.
Голос у моей подруги был бодрый, но отчего-то это только раздражало. Я только кивал, ковыряя вилкой в тарелке. Чувствовал я себя не ахти. В грудине тянет и голова ватная. Мне бы, по-хорошему, никуда сегодня не ездить. Принять свои таблеточки и полежать денек у телевизора… Да только нельзя Иринку подводить, вот что. Она ведь ко мне со всей душой. Придумала эту встречу, чтобы я вконец не закис. Обо всем договорилась, все организовала. Так что – перетерплю, съезжу, с меня не убудет за пару часов. А потом – домой, и валяться дня два, не меньше. Я доел все, до крошки. Потому что мне нужны были силы. Спасибо Ирише, заказала такси. На автобусе и метро я бы, наверное, не добрался. Что ж так хреново сегодня, наверное, от вчерашнего разговора в издательстве еще не отошел.
Автомобиль буксовал в снежных заносах – оказывается, за ночь намело снегу – спутница моя волновалась, что опоздаем. Не опоздали.
Когда мы сдали пальто в гардеробной и вошли в Малый зал, там никого не было. Не считая Миши, который честно установил напротив сцены видеокамеру на треноге. Увидев нас, парень обрадовался, помахал рукой. Ноги у меня подкашивались, и, уловив перемену в моем состоянии, Ириша подхватила меня под руку и подвела к ближайшему стулу.
– А где все? – плюхнувшись на стул, я с тоской обвел взглядом пустой зал.
– Ничего-ничего, – бормотала она. – Сейчас – придут… Должны придти… «Сказки…» же только в прошлом году переиздали. Отличное издание, с иллюстрациями Иванова. А какая бумага мелованная, не ширпотреб какой-нибудь. Наверняка найдутся желающие получить автограф. Ты не переживай, придут читатели, придут, вот увидишь…
Я сидел на стуле, оплывая, словно мешок с… чем-то вязким. Слова Ирины доносились до меня уже откуда-то издалека. Я принялся шарить по карманам в поисках нитроглицерина. Подружка моя все поняла. Открыла сумочку, достала упаковку – у нее всегда были наготове все необходимые мне лекарства – сунула в мой беспомощно открытый рот желатиновый шарик. Я ждал, что возбуждающий холодок прихлынет к сердцу, мне станет легче, и я снова смогу с привычной иронией относиться к неизбежному…
Нитроглицерин растаял, но облегчения не принес. Я огляделся. В Малом зале до сих пор стоял бюст вождя всех времен и народов. Почему его не убрали, я не знаю, возможно, сохранили, как музейный экспонат. Ленин грустно смотрел на меня, мигая в свете ламп тускнеющей бронзой.
Я и сам подмигнул ему:
– А помнишь, Ильич, как мы с тобой собирали здесь полные залы, как несли в массы посылы социалистического реализма! Наши сердца горели! Убеждённость в правоте, не требующая раздумий, твёрдость в достижении цели, служение великой идее… Эх! Душевное времечко было, правильное… Вот бы повернуть часы вспять…
В зал вошла стайка «пионеров». Мое сердце радостно затрепетало, я выпрямился на жёстком стуле. Ну вот и первые читатели! Отрадно видеть, что молодежь книгами интересуется. А я, старый дурак, уже грешным делом подумал, что никто не придет, и всё это попусту. Пришли, родимые…
– Тут Варан-39? – неожиданно спросила одна из девчонок, худая, с кольцом в ноздре.
– Нет такой книги у меня, милая, – улыбнулся я, – проходите, садитесь, – я глянул на часы, уже пора начинать. – Еще минутку подождем, пока остальные подтянутся.