Писатель: Назад в СССР
Шрифт:
– Не-е, дедуля, мы на встречу с блогером пришли.
– Варан в другом зале! – крикнул кто-то из них, оторвавшись от смартфона.
– Точно, вон трансляция уже началась!
И стайка молодежи упорхнула из зала вместе с моими последними надеждами на преданных читателей. Это было как последний удар под дых. Вот, значит, как… Теперь Варан в почете. Ящерка какая-то…
Ирина с тревогой посмотрела на меня, потом что-то крикнула Мише, но я уже не услышал ни звука… Острая боль, словно мне в грудь воткнули нож, пронзила сердце, я попытался вскочить. Но не вышло… Ха! Наивный! Будто от инфаркта можно убежать. Не сдвинувшись с места, я начал куда-то падать… Горло мое обожгло, точно я залпом осушил кружку чистого спирта. Я начал хватать воздух ртом, шаря руками, стараясь удержаться на поверхности сознания. Сквозь вату в ушах вдруг пробились голоса:
– Вы шо, бисовы дети, сдурели! – надрывался кто-то. – Угробили пацана?!
– Да брось ты, Михалыч, это ж святое дело! – вяло отвечали другие голоса – хриплые и грубые. – На, лучше сам хлебни…
– Черти! Вы шо, не видите?! Он же ж не дышит! Быстро тащите в медкабинет!.. Уволю нахрен! Шо удумали в рабочее время!
Было очень жарко и шумно. Что-то гремело и лязгало в кромешной тьме. Меня подхватили и понесли куда-то. Сквозь грохот и визг до моих ушей доносилось:
– Вот же разорался, сучий потрох… – это бурчали тащившие меня. – Уволит он… Ага, как же. У нас безработных не бывает, у нас бывает, что работать некому… А молодой ничего – хлебнул знатно. Тока вырубился быстро.
Неужели это работники Дома литераторов?
– Так ты ему чистогана налил! – вторил другой голос. – Водки надо было!
– За вливание в наш дружный цех водкой не обойдешься! Я ж не знал, что его так сразу поведет. С виду-то крепкий, вроде.
Адский грохот и жар отдалились. Стало прохладно. Зрение мое понемногу начало проясняться. Яркий свет лился с двух сторон не слишком широкого тоннеля. Нет, не ЦДЛ это. Чуть скосив глаза, я увидел черные волосатые пальцы, вцепившиеся мне в плечо. Куда же меня волокут эти черти? Из ада – в рай! Неужто заслужил, господи!.. Меня втащили в помещение с белыми, почему-то выложенными кафелем стенами, брякнули на что-то плоское. Ангельски-нежный голос осведомился:
– Что с ним? Током ударило?
– Да не… – забормотали черти, темной массой сбившиеся у входа. – Хватанул лишка…
– Ах вы, пьянь подзаборная! – накинулся на них ангел. – Чтоб вас черти взяли! Выметайтесь отсюда!
– Ангелинушка, – наперебой взмолились те. – Мы же чтим кодекс… В горячем цеху повелось так испокон веку. Не нами придумано, не нам и отменять…
Омахнув меня белоснежным крылом, Ангелина выставила «бисовых детей» прочь. Потом наклонилась, поднесла к моему лицу какой-то сосуд. Резкий запах словно взорвал мой мозг. Я чихнул и закашлялся. Рвотный ком подкатил к горлу. Ангел ловко повернул меня набок и наклонил над металлическим тазиком. Меня вырвало. Потом еще и еще. Наконец, полностью обессилев, я отстранился от тазика и облегченно откинулся на свое жёсткое ложе. Ангелина сунула мне под голову надувную подушку.
– Полегчало? – спросила она.
– Да, спасибо… – простонал я. – Где я? В Раю?..
Звонкий девичий смех раздался в ответ.
– Нет, пока еще на этом свете, – проговорила девушка. – И если спиртягу кружками глушить не будешь, то еще лет пятьдесят точно проживешь, до всеобщей победы коммунизма дотянешь…
Пораженный тем, что ангел говорит о коммунизме, я оперся ладонями в края своего ложа и сел. Голова у меня при этом закружилась. Пришлось зажмуриться и переждать. Когда я снова открыл глаза, то понял, что и в самом деле нахожусь не в Раю, а в обыкновенном медицинском кабинете. Вот стеклянный шкаф с флакончиками и бутылочками. На стене таблица для проверки зрения. Письменный стол, заваленный бумагами. Вешалка в углу – с белыми халатами. Окно, а за ним – голые ветки, царапающие по стеклу.
И хозяйка кабинета ему под стать. Стройная, в ослепительно белом халатике, туго стянутом на талии пояском. Из-под шапочки выбилась русая прядка. В зеленых глазах блестит насмешливый огонек. Нос чуть вздернут. Губы по-детски припухшие… Как же я мог не узнать этого голоса? Тем более – имени. Это же Ангелина Дорохова… Сестричка из нашего заводского медпункта. Блин, когда это было-то! Первая моя любовь… Ну, значит, морочат мне черти голову… Ей же, Ангелине, сейчас должно быть не меньше, чем мне…
– В горячий цех я тебя сегодня не пущу, – сказала она. – Скажи Михалычу, пусть он тебе работу на свежем воздухе подыщет…
– Ага, – усмехнулся я. – В девятом круге, где веет ледяным ветром от озера Коцит…
– Нечего тут образованность свою показывать, писатель, – обиженно пробурчала медсестра. – Прибереги для заводской многотиражки…
– Здорово это у вас получается! – продолжал я. – Чисто театр. Горячий цех, медпункт, многотиражка, коммунизм… То-то Данте бы удивился!
Я осекся. Потому, что увидел собственные руки, которыми опирался о края кушетки. Это были не старческие лапки, с пятнами пигмента на тыльной стороне ладоней, а крепкие загорелые кисти молодого парня. Я поднес их к лицу, уставился на ладони, темные от въевшегося под кожу машинного масла. Сжав пальцы, я осмотрел кулаки… Ничего себе колотушки… Такими рожи можно бить за милую душу! Оглядев себя, я понял, что на мне засаленная роба – так что я недалеко ушел от «бисовых детей», которые были в такой же одежде.
– Эй, ты чего?! – встревожилась Ангелинушка. – Ты не дури!.. Сейчас Натан Семеныч с обеда придет, осмотрит…
– Ничего не понимаю, – пробормотал я, не слушая ее. – Если я не в Раю и не в Аду, то… где?
– Где-где, – проворчала медсестра. – В Караганде!.. Заговариваешься, парень. В дурку захотел!
– Прости, милая… Зеркало у тебя есть?
– Да вон оно, над умывальником.
Я встал и на слегка подкашивающихся ногах двинулся к умывальнику. Очень кстати. Повернул вентиль холодной воды, пустил струю посильнее, умылся так, чтобы ожгло, и только тогда посмотрел в зеркало. Рыжие вихры, гладкая – ни единой морщинки – физиономия, такой я уж точно лет сорок не видел, а то и больше. Отсутствует шрам на верхней губе. Ну да, он появился после драки в «Национале»… И случится это… Отодвинув ошеломленную Ангелину, я рванулся к столу, смахнул ворох бумаг, заслонявших от меня главное. Открылся перекидной календарь. А на нем дата: 21 ФЕВРАЛЯ 1975 ГОДА.
Глава 2
Так, спокойно. Если это не тот свет и не бред умирающего, то что? Реальность?! Ну, допустим… Что из этого следует? Что мне дан второй шанс? Разве так бывает?.. Я разозлился на себя. Артемий! Ну ты же писатель, где твое воображение?! Ладно, подыграем судьбе!..
Я наклонился, подобрал бумажки, которые только что сбросил со стола. Выпрямился, подмигнул возмущенной моим поведением медсестре. И губки ее, сжатые в гримаске справедливого негодования, поневоле растянулись в улыбку. Она вздохнула, отняла у меня бумаги и сказала:
– Иди к бригадиру, скажи ему, что сегодня ты на легких работах. Если справка нужна будет, пусть ко мне придет.
– Хорошо! – откликнулся я. – Спасибо, Ангелочек!
Я поцеловал ее в щеку, оставив на ней пятнышко вездесущей сажи, увернулся от оплеухи и выскочил из медпункта. Навстречу мне шел коренастый, широкоплечий мужик, в такой же суконной робе, что и на мне. В следующий миг я его узнал. Это же Богдан Михайлович Загоруйко, бригадир той бригады, с которой я начинал свою рабочую биографию. Хороший мужик, правильный. Я слыхал, что Михалыч умер ещё в 1989-м. Замерз по пьянке. А вот же, живой и вполне здоровый. Черт, меня даже на слезу прошибло. Я протянул к нему руки… Обнять хотел, что ли?