Писатель: Назад в СССР
Шрифт:
Задавать вопросы, типа – зачем, с какой целью, в чем смысл? – бесполезно, да и некому. По-настоящему верующим, несмотря на то, что религия в современности в моде, я так и не сумел стать. Могу лишь допустить, что во Вселенной действуют неведомые людям природные законы, способные переместить личность умирающего в прошлое. Кто знает, сколько вокруг нас ходит людей, которые проживают вторую, а то и третью и четвертую и пятую жизни, не превращаясь при этом ни в котов, ни в собак, ни в насекомых, а только лишь в самих себя?
Любопытно, но почему-то ни одна религия, ни одно философское или эзотерическое учение не предусматривает такой возможности. Ни Ада, ни Рая, ни Реинкарнации, с возможностью однажды покинуть колесо перевоплощений, а бесконечное возвращение человеческой души в одно и то же тело, позволяющее исправить ошибки, совершенные в предыдущей жизни, а заодно наделать множество других. Вместо старых грехов – новые, которые придется искупать в следующей жизни.
Взять бы да написать об этом роман… Что-то вроде «Дня сурка», только герой станет проживать не один и тот же день, а одну и ту же жизнь. И при каждом следующем воплощении груз прожитых лет будет становиться все тягостнее. Самое печальное, что он не сможет прервать эту цепь повторений, даже покончив с собою. Единственное, что будет ему доступно – это сокращение одной из жизней. Вот если я сейчас сойду на остановке, перелезу через парапет набережной и брошусь в ледяную воду, набитую осколками льда?.. Да ну нафиг! Что это за мысли? Я слишком жизнь люблю, чтобы так экспериментировать.
Трамвай затормозил, толпа внутри качнулась всей массой вперед, потом – назад. Динамики гнусаво проквакали: «Рабочее общежитие». Гармошки дверей раздвинулись, и пассажиры хлынули наружу. Я замешкался. Ангелина дернула меня за рукав.
– Ты меня проводишь сегодня? – спросила она.
Глава 3
– Провожу, – отозвался я.
Пока мне все равно, куда идти. Я первым спустился с подножки вагона, а когда Ангелина, цепляясь за перила, ступила на обледенелую ступеньку, подхватил ее за талию и ловко поставил рядом с собой. Он взвизгнула и посмотрела на меня сияющими глазами. Вот так у нас с ней все и начиналось прошлый раз – я играл мускулами, покорял широтой души, а она сияла, прижималась и вообще чувствовала себя за мною, как за каменной стеною. Потом все изменилось…
Однажды эта ее кошачья готовность непрерывно мурлыкать и тереться щекой меня стала немного раздражать. Мне всегда нравилась в женщинах независимость. Где именно живет Дорохова, я не сразу вспомнил. Хотя она всегда выходила на остановке возле общаги – той самой, к которой сейчас весело валил сошедший с трамвая народ. Ангелина подцепила меня под локоток, и мы двинусь вдоль набережной. Прогулка сегодня могла доставить мало удовольствия – ветер усилился, и снежная крупа уже не пощипывала, а кусала.
К счастью, мы вскоре свернули. Пересекли проезжую часть и трамвайные пути, углубились в переулок, застроенный домами тридцатых годов – прямые углы, открытые всем ветрам балконы, крытые шифером крыши. К одному из них мы и свернули. Ну да, именно в таком доме и жила заводская медсестра Дорохова. У подъезда, по вечернему времени и метельной погоде, никого и ничего не было. Не считая приткнувшегося к тротуару «Запорожца», о лобовое стекло которого будто коготками стучала пороша.
– Зайдешь ко мне? – спросила Ангелина и добавила искусительно: – Мама сегодня на дежурстве.
– А отец? – ляпнул я.
Она потупилась, ковырнула снежный намет мыском сапожка.
– А ты разве не знаешь? – спросила она.
И я сразу вспомнил. Дорохов, Евгений Силантьевич, ее отец – заведующий базой медикаментов, получил срок за растрату казенных средств.
– Да, прости… – пробормотал я. – Запамятовал.
– Ну так зайдешь?
– Если угостишь чаем – обязательно!
– Тогда пошли! – обрадовалась она. – А то я замерзла.
Мы бегом поднялись по скрипучей деревянной лестнице на третий этаж. Ангелина отперла дверь двенадцатой квартиры. В прихожей было темно и тепло. Хозяйка нашарила на стене выключатель, щелкнула. Зажглась лампочка под красным матерчатым абажурчиком, висевшим под высоким потолком. Стену прихожей украшала деревянная вешалка, с резными штырьками вместо крючков. Я помог раздеться девушке, снял свое дурацкое пальто с подбитыми ватой плечами. Разулся. Ангелина уже металась по квартире, хватала какие-то тряпки и прятала с глаз.
– На кухню проходи! – скомандовала она.
Я двинулся по коридорчику, удивляясь тому, что помню здесь каждую трещинку на обоях, даже скрип половиц. Вот если я сейчас наступлю на эту досочку – она отзовется, а вот если на эту – нет. Точно! Не подвела память. Выходит, не потусторонний это мир и не параллельный – а самое настоящее прошлое, однажды уже пережитое мною. Неужто – совпадает с моей фантастической гипотезой?.. Хм, забавно… Ну с этим потом. Пока что мне в этом вновь обретенном прошлом надо заново обустраиваться.
Я вошел в кухню. Когда дом построили, предполагалось, что трудящиеся будут столоваться на фабриках-кухнях, а у себя только перекусывать. Так что изначально это помещение вовсе не было кухней, его приспособили под нее потом, когда выяснилось, что пролетарии предпочитают принимать пищу в уединенной обстановке, как обыкновенные мещане. Что ж, это был не единственный психологический просчет строителей коммунизма, полагавших, что новый быт автоматически вытеснит старый.
Не зажигая электричества, я остановился посредине. В окно падал свет от уличного фонаря, и его было достаточно, чтобы разглядеть чугунную эмалированную раковину и старинный буфет справа, пузатый холодильник «ЗИЛ» и стол с табуретками – слева. На холодильнике стоял глиняный горшок с вечно умирающей, но вопреки всему все же цветущей геранью, от которой по кухне распространялся отнюдь не кухонный запах. Раздался щелчок, вспыхнул свет. Я обернулся.
– Чего это ты в темноте? – спросила Ангелина.
Она переоделась в домашнее платье, синее, в мелкий беленький цветочек, которое было ей коротковато, на что его владелица, видимо, и рассчитывала. Я сразу это понял. Единственное, чего я пока не понимал, было у нас уже с нею что-то или нет? Слишком давно это случилось для меня прежнего, чтобы я помнил обстоятельства времени и места. А может, сегодня-то у нас будет первый раз?..
Ангелина рассмеялась, взяла меня за плечи и приземлила на табурет, чтобы не торчал на дороге. А сама открыла холодильник и стала доставать кастрюльки.
– А у тебя это серьезно? – осведомилась она.
– Ты о чем?
– Ну-у… стихи там… рассказы.
– Надеюсь…
– Значит, ты станешь писателем, как Фадеев, или поэтом, как Есенин?
– Если повезет, то – как Краснов!
Ангелина фыркнула:
– Ой, насмешил… Ну нет же такого писателя Краснова!
– Ну вот я первым писателем Красновым и буду. А остальные пусть будут – как я.
– А-а, понятно, – покивала она, потряхивая русой челкой. – А почитай какие-нибудь свои стихи… Ну, пожалуйста!