Пища любви
Шрифт:
Томмазо незаметно отставил свою чашку в сторону. Он не мог поверить в то, что это правда. Бруно купил для них кофе, приготовленный из крысиного дерьма!
— Хочешь водички? — предложил он. Нужно было чем-то перебить вкус кофе.
— Нет.
Он налил себе брусничной воды и обнял Лауру. Так-то лучше. Она повернулась к нему, потянулась к его губам и закрыла глаза.
Чертов кофе! Он чувствовал его вкус у нее во рту, а кроме него — вкус всего того, что они ели. В голове крутилось слово «тимус». Ее язык шевелился у него во рту, ее зубы нежно покусывали его нижнюю губу, а Томмазо все думал о том, в какой части тела находится этот
Томмазо почувствовал, как рука Лауры соскальзывает к нему под брюки, и затаил дыхание. Ну наконец-то… Своими длинными пальцами она выделывала такое, чего он никак не ожидал. Никаких сомнений, она — темная лошадка. Он просунул руку ей под футболку и привычным движением расстегнул лифчик. Она отодвинула его руку, стянула футболку через голову и вернулась к своему прежнему занятию.
Он снял с нее оставшуюся одежду, попутно целуя каждый участок ее тела. Потом она сделала то же самое с ним. Томмазо был прав: сегодняшняя трапеза избавила Лауру от всяких комплексов. Он взял из вазочки одну клубничину и провел ею по груди Лауры, а потом слизал сладкий уксусный сок.
Через несколько минут Томмазо застонал.
— Тебе нравится?
— Ох… Не думал, что гетеросексуалы этим тоже занимаются.
Лаура засмеялась глубоким грудным смехом.
— В таком случае ты еще многого не знаешь.
— Ох… — снова сказал Томмазо. Потом взвизгнул и напрягся, — и тут тоже поосторожнее, — пробормотал он, сгорая от желания.
Она чувствовала себя непривычно дикой. Ее тело превратилось в сплошной набор органов. Она как будто стала другим существом, для которого не существовало никаких запретов. Она яростно вгрызалась в Томмазо, как зверь, которому досталась кость, а когда ей показалось, что этого хватит, перекинула ногу через него, как велосипедист через седло, и перешла на галоп.
Обнаженная, она скакала на огромном коне. Ночью, в стае охотящихся волков. Бока у коня покрылись пеной. Ей казалось, что где-то вдалеке некий зверек пытается спастись бегством, но с каждой секундой они настигали его. Волки чувствовали то же самое и мчались все быстрее. Лаура прибавила скорость, ее бедра шлепали по конскому крупу Добыча была все ближе и ближе. Остался последний рывок. Перед ней вдруг возникла высокая стена, но останавливаться поздно. Она впилась ногтями в коня и рванула вперед. Оторвавшись наконец от земли, Лаура выгнула спину и закричала. Зверь тоже кричал — волки все-таки поймали его и разорвали на части, острыми зубами вырвали его pajate, сожрали coratella [26] и кроваво-красное сердце…
26
Внутренности (ит.).
— С тобой все в порядке? — спросил Томмазо.
— Угу, — выдохнула Лаура.
— Не могла бы ты… — он убрал ее руку, все еще впивавшуюся ногтями в его грудь.
Ее пальцы одеревенели. Разжав их, она увидела на груди Томмазо глубокие царапины.
— Прости меня, Томмазо. Я увлеклась.
Она слезла с него и, обняв, хотела рассказать, как это было прекрасно и какие безумные фантазии возникли в ее воображении, каким изумительным было чувство полета. Но обессиленный Томмазо уже спал.
Утром Бруно зашел в ванную и замер на пороге. Закутанная в полотенце Лаура, склонившись над ванной, мыла голову. Она не слышала, как он вошел. Мыльная пена превратила ее волосы в пушистые белые меренги. Некоторое время Бруно смотрел на нее, не в силах оторвать взгляда. Потом тихонько попятился и закрыл за собой дверь. Его сердце громко стучало.
Потом, когда Лаура ушла, Бруно зашел в комнату Томмазо. Его друг распечатывал из компьютера фотографии Лауры.
— Привет, Бруно. Обед был настоящим триумфом!
— Я рад, — ответил Бруно. Он взглянул на снимки через плечо Томмазо. Его сердце сжалось.
— Знаешь, а она темная лошадка, — доверительно сообщил Томмазо. — Дикая чертовка, если ее подогреть, — он распахнул дверцу шкафа и приклеил на нее фотографию Лауры рядом с другими снимками. Потом отошел на шаг, чтобы полюбоваться — Как тебе?
— Ценный экспонат, — согласился Бруно. — Пожалуй, самая красивая девушка в твоем шкафу.
— Ты тоже так думаешь? — обрадовался Томмазо, смотревший на десятки фотографий. Потом указал на одну из них, — Может, если не считать вот эту. Ее звали Мэдхен. Немка. Но она была фотомоделью. — Он вздохнул — Знаешь, Бруно, в чем здесь трагедия? На свете столько женщин и только один Томмазо.
Лаура позвонила Карлотте, чтобы серьезно с ней поговорить.
— Карлотта, — осторожно начала она, — тебе когда-нибудь приходили в голову дурацкие посторонние мысли, когда ты занималась сексом?
— Конечно. Иногда я думаю о туфлях, иногда о браслетах. Как правило, это бывают именно аксессуары.
— А о том, что ты, обнаженная, скачешь на большом черном коне и вместе со стаей волков охотишься на маленького пушистого зверька, ты никогда не думала?
На том конце провода стало тихо.
— Ого!..
— И еще — при лунном свете я разрывала его на части и пожирала его внутренности.
— По-моему, мне это что-то напоминает.
— Просто видение.
— Нет, все дело в еде, которой он тебя кормил.
— О, cara, я была потрясена!
Пока Лаура перечисляла меню, Карлотта цокала языком и одобрительно бормотала: «Ух ты…». Выслушав Лауру до конца, она сказала:
— Все это плюс эротические фантазии, так? В следующие выходные я определенно примчусь в Рим. И привезу с собой Андреа. Ему давно пора познакомиться с моими родителями.
Бруно сильно беспокоило, что Хуго Кассу отвели рабочее место рядом с ним, в той части кухни, где готовились кондитерские изделия. Хуже всего было то, что в нарушение этикета, принятого в трехзвездочных ресторанах, становилось непонятно, кто у кого в подчинении. По-видимому, Хуго перевели сюда потому, что Ален работал над новым десертом. Но Бруно понимал, что шеф заодно хочет и пощекотать ему нервы. Наказать его за недавнюю оплошность.
Бруно очень быстро смекнул, что Хуго готов использовать любой шанс, чтобы доказать свое превосходство. По традиции, когда приходил заказ, его повторяли вслух, и тот, кто принимал заказ, отвечал коротким «Да, шеф». Теперь же Хуго откликался раньше, чем Карл успевал огласить заказ. Частенько получалось так, что он должен был готовить два блюда одновременно, в то время как Бруно оставался без дела и выходил покурить.