Письма (1857)
Шрифт:
Но прекращаю разговор об этом, потому что «Обломова» еще нет и, может быть, и не будет. По[про]шу Вас только поспешить [уве]домить меня, не находите ли Вы предложенных Вами условий тяжелыми; не стесняйтесь объявить мне об этом, потому что я ничего не теряю: здесь охотно предложат такое же вознаграждение, да наконец я могу напечатать сам. А мне нужно знать об этом для того, что может быть я, будучи за границей, отложу роман в сторону и буду писать путевые очерки. Это мне будет выгоднее, потому что легче. Деньги, конечно, не те, но зато не те и хлопоты, что за романом.
[Моя ста]тья «Плавание в Атлантических тропиках» должна быть [те]перь в Ваших руках: я от[да]л ее в магазин Базунова в понедельник, 29 апреля, и там обещали отправить ее на другой же день. Повторяю мою просьбу поместить ее в первой майской книжке, чтобы во второй половине мая я мог получить за нее деньги. Я вчера подал просьбу об отпуске и записался в мальпост на 7-е июня. Мефодий Никиф[орович]
3
Далее часть текста утрачена.
Надеюсь, что Вы почтите меня в непродолжительном времени ответом как о романе, так и о посланной к Вам статье.
Покорнейше прошу Вас быть уверенным в моем искреннем почтении и преданности.
И. Гончаров.
Мои путевые очерки напечатаются в течение лет[а и выйдут] в свет в окт[ябре. Не прими]те, пожалуйста, в ху[дую сторону то], что я вставил оп[ять некоторые] из выключенных В[ами строк, а] именно о практичнос[ти и ин]ых достоинствах в анг[личанах]. [Па]радоксально, но эффект[но напи]сано, сказал мне один пр[ия]тель, я и оставил. О[стальное] же — осталось выключенным.
Н. А. ГОНЧАРОВУ 15 мая 1857. Петербург
15 мая 1857 г.
Любезнейший брат Николай Александрович.
Я подал просьбу об отпуске заграницу и, вероятно, получу разрешение. Боль в печени и геморрой от сидячей жизни все более и более усиливаются, и если не принять мер заблаговремено, то впоследствии, когда запустишь, и воды не помогут. Так говорит доктор и указывает мне мариенбадские минеральные источники как самые действительные от моей болезни. Я взял уже место в почтовой карете, на 7 июня, в Варшаву, оттуда по железной дороге в Бреславль и Дрезден. После вод я хотел купаться в море, но доктор не советует. Он предписал мне отдых и путешествие. Оттого я располагаю отправиться потом на Рейн и в Париж, а из Парижа через Северную Германию домой. Если же капиталы позволят, то, может быть, загляну и в Швейцарию.
Прощай же, до свидания: меня обуял недосуг, и потому едва ли я успею потерять два утра в гражданской палате, чтоб выслать тебе доверенность, впрочем, постараюсь.
Пожелай же мне счастливого пути, будь здоров, кланяйся жене, семейству Рудольф, детям и не забывай брата своего
И. Гончарова.
Ю. Д. ЕФРЕМОВОЙ 17 мая 1857. Петербург
Целую неделю я ласкал себя надеждою направить утреннюю прогулку свою 17-го мая в Гончарную улицу, предстать пред Ваши светлые очи и сорвать, буде оказалось бы возможным, по цветку, то есть по поцелую, с обеих именинниц: но я не предвидел, что это случится в пятницу, когда я заседаю в совете нечестивых и на пути грешных стою, и что прогулку свою должен направить на Васил[ьевский] остров. Примите же мое поздравление и поцелуйте мысленно меня: впрочем, я надеюсь, что вечерняя моя прогулка вознаградит меня за утреннюю. А теперь мне хочется, чтоб доказательство моей памяти о 17-ом мая было у Вас в руках с утра.
Вчера я и Льховскому сказал, и если он придет поздравлять и будет уверять, что сам вспомнил, не верьте, ей-богу врет.
До свидания же.
Ваш вечный друг
Гончаров.
А. В. НИКИТЕНКО 19 мая 1857. Петербург
Почтеннейший друг Александр Васильевич.
Сегодня — пасмурный день, сегодня мы, то есть ценсора, представляемся новому председателю комитета, и сегодня же назначен годовой обед в чиновничьем клубе: все эти три события уложились в тот день и в те часы, в которые мы с Вами предприняли три совокупных с Вами, следоват[ельно], три добрых дела: снять портрет Ваш у Левицкого, для чего нужен только свет, а не мрак с дождем; есть устриц, для чего нужно идти к Елисееву, а не к князю Щербатову, и пообедать не порознь, я — в доме Пашкова, Вы — не знаю где, а соединенно у Луи. Но судьба решает иначе и в утешение шепчет мне, что все эти три обстоятельства, то есть снятие портрета, завтрак и обед купно с Вами, непременно должны случиться на будущей неделе, когда Вы будете здесь и постучите, в любой день и час, кроме пятницы, у моей двери, которая радостно распахнется перед Вами, а за нею будут ждать Вас объятия сердечно любящего Вас
И. Гончарова.
19 мая.
До сведения Казимиры Казимировны не упустите довести, что насчет ее ходят здесь в городе ужасные слухи, что будто она, со множеством чужих сердец, увезла в Царское Село чужую книгу: владетель, не имея никакой надобности в сердце, просит возвратить ему только книгу.
Н. А. ГОНЧАРОВУ 25 мая 1857. Петербург
25 мая 1857.
Наконец вот тебе и доверенность, любезнейший брат Николай Александрович: теперь уж больше ко мне, пожалуйста, ни с какими делами по имению не приставай: надеюсь, между нами по этой части всё кончено. Сестра мне пишет, что ты продал сад и что-то дешево: не лучше ли бы было подождать? Может быть со временем, цены бы поднялись. Если ты продашь дом, то придержись моего совета деньги прятать, и притом на свое имя, чтобы они перешли к детям, а не на имя жены. Я не насчет одной только жены твоей говорю, а вообще о всех женщинах: разумею так, что чем меньше им доверяешь, тем лучше. Особенно деньги проходят у них сквозь пальцы и быстро обращаются в тряпки. Иная мать или жена и любит мужа и детей, а деньги не убережет, по легкомыслию и незнанию им цены и в надежде на какие-то будущие, несуществующие блага. Поэтому деньги прячь и в руки женщинам отнюдь не давай: благоразумных из них, например, таких, как наша покойная мать, сыщешь немного. — Может быть, я этим советом кое-кому и не понравлюсь: но что за важность: пусть посердятся, а все-таки считаю неизлишним сказать свое мнение, потому что — ум хорошо, а два лучше.
Я бы так и уехал, не засвидетельствовав доверенности, по причине крайней неохоты ходить по присутственным местам, да один приятель отвез мою доверенность в палату, а оттуда приехал чиновник с книгой ко мне на дом. Я уже получил позволение ехать в отпуск и отправляюсь 7 июня через Варшаву и Бреславль в Дрезден, а оттуда в Мариенбад. После курса вод мне хочется проехать в Нюрнберг, Мюнхен, Штутгарт, в Швейцарию, а там из Базеля до Страсбурга 5 часов езды по железной дороге, из Страсбурга до Парижа — 10. Впрочем, это мое желание, а там, по обстоятельствам, план этот может и измениться. Прощай, помолись о «путешествующем и плавающем» и будь здоров.
Брат твой И. Гончаров.
Из-за границы я, вероятно, писать не буду, а напишу в октябре, по возвращении. Недавно я писал к обеим сестрам.
Жене и детям твоим кланяюсь.
Ю. Д. ЕФРЕМОВОЙ Май — начало июня 1857. Петербург
Завтра Вы едва ли застанете Евгению Петровну на даче: она собирается в город и, может быть, пробудет здесь и вечер; а в среду она дома, и будут рады Вам. Я послал записку и к Некрасову, приглашая его в среду туда же для чтения: только не знаю, будет ли он.
Всё это Евгения Петровна поручила мне сказать Вам.
Честь имею почтительнейше быть
И. Гончаров.
Понедельник.
M. H. КАТКОВУ 5 июня 1857. Петербург
[5 июня] 1857 года
Милостивый государь Михайло Никифорович.
Сию минуту я получил Ваше письмо и, несмотря на сильное нездоровье и сбо[ры] к отъезду, спешу отвечать, чтобы положить предел объяснениям, которые так продолжительны, что самый предмет не стоит того. А возникли они вот отчего. Мефодий Ник[ифорович], сделав мне последнее предложение, спросил, согласен ли я на него. Я согласия не изъявил и спросил, будете ли Вы рассчитывать на роман и в случае моего несогласия. Но на это он мне ответа никакого не дал. А мне необходимо было это знать, потому что я намеревался, как я уже писал Вам, заняться за границей приведением романа в порядок или прибавить что-нибудь к нему. В случае Вашего отказа я или занялся бы другим, или перед отъездом условился бы с редакцией другого журнала. Вот отчего я так настойчиво добивался ответа и еще недавно, встретившись с Мефод[ием]Никиф[оровичем], выразил ему удивление и, сознаюсь, отчасти неудовольствие на то, что молчание Ваше меня ставит в затруднение. — Потом, заключив из Вашего молчания, что Вы на прежних условиях романа не желаете, я подосадовал только, что послал к Вам именно вторую статью, то есть «Плавание в тропиках», а не то, что печатал вообще в «Вестнике», как Вы выразили в письме; я желал печатать у Вас [с того времени, как] [4] имел удовольствие с [Вами позна]комиться и когда Вы [выразили] лестное участие к моим [произведениям]. Я тогда же дал слово себ[е ответить] на Ваш вызов, сколько от ме[ня зави]сит. Но я желал также п[ечатать] что-нибудь и в «Библ[иотеке] для чт[ения» у] моих друзей Дружинина и М[айкова] и тогда просил Вас разр[ешить] отдать им «Тропики», но Вы [не] согласились, и я должен был [дать] им такую ужасную дрянь, как «Аян». «Тропики» тоже нехороши, как и все мои записки (это знаю сам), но всё же сносне[е]. Имев в виду поместить у Вас [роман], я смело обещал дать Вам две уже почти тогда готовые статьи и [потому] не спорил с Вами о «Тропиках». [Есте]ственно, что после, когда Вы отступились (я это заключил из Вашего молчания) от романа, я подосадовал, что «Тропики» не попали в «Библ[иотеку для чтения»], а «Аян» в «Вестник», потому же подосадовал, что у Вас уже была одна статья, которая сноснее «Аяна».
4
Здесь и ниже в оригинале порча текста; восстанавливается по смыслу.