Письма Амабеда и др, переведенные аббатом Тампоне
Шрифт:
Сегодня с рассветом ко мне в подземелье явились два изверга с алебардами в руках, с нитью каких-то зерен на шее и с четырьмя красными нашивками на груди, расположенными в форме креста. Все так же молча они подхватили меня под руки и доставили в комнату, обстановку которой составляли большой стол, пять стульев и большая картина, изображавшая нагого мужчину с раскинутыми руками и сведенными вместе пятками.
Следом за ними вошли пять человек в рубахах, надетых на черные мантии, и с двумя длинными полосами пестрой ткани поверх рубах. Я в ужасе рухнула на пол. Но каково было мое удивление, когда среди этих призраков я увидела отца Фатутто! Я взглянула на него, он покраснел, но ответил мне кротким сострадательным взглядом,
– вскричала я.
– Что с Амабедом? В какую бездну вы меня ввергли? Говорят, есть племена, питающиеся человеческой кровью. Неужели нас тоже убьют и съедят?" Вместо ответа он воздел глаза и руки к небу с таким сокрушением и нежностью, что я окончательно растерялась.
Наконец председатель этого совета немых раскрыл рот и, обращаясь ко мне, спросил: "Правда ли, что вы крещены?" Я была так изумлена и потрясена всем случившимся, что долго не могла ничего ответить. Он страшным голосом повторил вопрос. Кровь во мне застыла, язык прилип к гортани. Председатель в третий раз повторил свои слова, и в конце концов я сказала:
"Да", - ибо лгать никогда не следует. Я была крещена в водах Ганга, как все верные дети Брамы, как ты, божественный Шастраджит или мой дорогой злополучный Амабед. Да, я крещена; это мое утешение, моя гордость, и я призналась в этом совету призраков.
Не успело слово "да", символ истины, сорваться у меня с губ, как один из черно-белых призраков воскликнул: "Apostata!" [Отступница (итал.)] - и остальные подхватили:
"Apostata!" He знаю, что означает это слово, но произнесли они его таким мрачным, угрожающим тоном, что и сейчас, когда я пишу тебе, пальцы у меня сводит судорогой.
Тут заговорил отец Фатутто и, все так же ласково поглядывая на меня, уверил, что я, в сущности, одушевлена добрыми чувствами, что он в этом ручается, что благодать низойдет на меня, а он отвечает за мое исправление; речь свою он закончил фразой, которой я так и не поняла: "lo la convertiro" [Я ее обращу (итал-)]. Насколько я могу судить, по-итальянски это значит: "Я верну ее назад".
"Как!
– подумала я.
– Он вернет меня назад? Что он имеет в виду? Уж не хочет ли он сказать, что вернет меня на родину?"
– Ах, отец Фатутто, - взмолилась я, - верните тогда и молодого Амабеда, моего милого супруга. Верните мне мою душу, мою жизнь!
Он потупился, отвел четверых своих собратьев в угол, пошептался с ними, и призраки удалились вместе с обоими алебардщиками. Уходя, все склонились перед картиной, изображавшей нагого человека. Я осталась наедине с отцом Фатутто.
Он проводил меня в довольно опрятную комнату и обещал, что я не буду больше брошена в яму, если доверюсь его советам.
– Я не меньше вас удручен случившимся, - сказал он - Я возражал сколько мог, но наши святые законы связали мне руки. Теперь, благодаря небу и мне, вы свободны и получили пристойное жилище, хотя и без права покидать его. Я буду часто навещать вас, утешать и печься о вашем счастье как в этой, так и в будущей жизни.
– Увы, дать мне счастье способен только мой дорогой Амабед, а он в яме!
– возразила я - За что его туда бросили? Кто эти чудовища, допрашивавшие меня, купалась я в Ганге или нет? Куда вы меня привели? Может быть, вы обманули меня? И не вы ли виновник всех этих страшных жестокостей? Позовите сюда купца Курсома - он мой земляк и порядочный человек. Верните мне Дару, мою служанку, наперсницу, подругу, которую разлучили со мной. Уж не в тюрьме ли и она за то, что купалась? Приведите ее, дайте мне увидеться с Амабедом или я умру!
На мои прерываемые рыданиями слова он осветил уверениями в преданности и готовности служить мне, которые тронули меня Он дал слово докопаться до причин этой у жадной истории, упросить, чтобы мне вернули мою бедную Дару, а затем и добиться освобождения моего мужа Он явно жалел меня - я даже заметила, что глаза у него подернулись влагой Наконец зазвонил колокол, и отец, Фатутто вышел из комнаты, на прощание взяв мою руку и прижав ее к своему сердцу Как тебе известно, этот жест - зримое выражение скрытого доброжелательства Он не обманет меня он прижал мою руку к своему сердцу! Да и зачем ему обманывать меня? За что преследовать? Мы с мужем были так предупредительны с ним в Бенаресе Я сделала ему столько подарков за уроки игальянского языка Он сочинил для меня итальянские стихи Он не может меня ненавидеть Я буду считать его своим благодетелем, если он вернет мне моего несчастного супруга и мы с Амабедом, покинув землю, захваченную и заселенную людоедами, сумеем добраться до Мадуры, пасть к твоим ногам и получить твое святое благословение
ТРЕТЬЕ ПИСЬМО АДАТЕИ ШАСТРАДЖИТУ
Ты, без сомнения, дозволишь мне, великодушный Шастраджит, посылать тебе дневник моих неслыханных несчастий ты любишь Амабеда, тронут моими слезами, и тебе не безразлично, что творится в истерзанной горем душе, которая поверяет тебе свои муки Сегодня мы плачем уже вдвоем мне вернули верную мою подругу Дару Эти изверги бросили в яму и ее От Амабеда ни слуху ни духу Мы в одном здании с ним, но между нами неизмеримое расстояние, непреодолимая пропасть Однако вот новость, которая приведет в трепет твою добродетель и надорвет твое праведное сердце От одного из двух стражников, неизменно шеств"ющих перед пятью людоедами, моя бедная Дара узнала, что португальцев крестят, как и нас Не знаю только, каким путем они переняхи наши святые обряды Чудовиша вообразили, будто мы крещены по обряду их секты: в безмерном своем невежестве они даже не подозревают, что заимствовали крещение у нас и притом всего несколько веков тому назад. Эти дикари решили, что мы принадлежим к их секте, а затем отпали от нее.
Именно таково значение слова "apostata", которым они так свирепо оглушили меня. По их мнению, исповедовать не их веру, а другую - гнусное преступление, заслуживающее самой страшной казни. Словами "io la convertiro" - "я обращу ее" отец Фатутто хотел сказать, что вернет меня к вере разбойников. Тут уж я ничего не понимаю, туман застит мне зрение и разум. Может быть, отчаяние лишает меня способности рассуждать, но я не могу взять в толк, как Фатутто, прекрасно знающий меня, решился заявить, что вернет меня к религии, о которой я даже не помышляла, - в наших краях о ней знают не больше, чем знали о португальцах до того, как они с оружием в руках вторглись к нам в погоне за перцем. Мы с моей доброй Дарой теряемся в догадках. Она подозревает, что отцом Фатутто руководит какой-то тайный умысел, но упаси меня Бирма от скороспелых заключений!
Я собиралась написать главному разбойнику Альбукерку - пусть он вступится и освободит моего мужа, но мне сказали, что он отбыл в Бомбей, который намерен захватить и разграбите. Как! Приплыть к нам из такой дали с единственной целью разорить наши жилища и перебить нас самих? А ведь эти чудовища тоже крещены! Говорят, однако, что за Альбукерком числится и несколько благородных поступков. Словом, отныне я уповаю лишь на верховное существо: оно карает преступников и защищает невинных. Однако сегодня утром я видела, как тигр сожрал двух ягнят, и трепещу при мысли, что верховное существо не настолько дорожит мной, чтобы приспеть мне на помощь.
ЧЕТВЕРТОЕ ПИСЬМО АДАТЕИ ШАСТРАДЖИТУ
От меня только что ушел отец Фатутто. Какое свидание! Какая смесь коварства, похоти и низости!
Неужели в человеческом сердце может таиться такая бездна жестокости! И каково мне писать об этом праведнику!
Он вошел ко мне в комнату, потупив глаза и дрожа всем телом. Я дрожала еще сильнее. Вскоре он овладел собой и начал:
– Я не уверен, что смогу спасти вашего мужа.
Здешние судьи проявляют иногда снисходительность к молодым женщинам, но неумолимо строги к мужчинам.