Письма без марок
Шрифт:
Сквозь узкую расщелину между брёвнами пробивается дневной свет.
В лучах солнца играют, мельтеша и кружась, бесчисленные пылинки.
Наташа привстаёт на цыпочки. Тычется носом в щель и долго разглядывает местность впереди: песчаный речной откос, окопные углубления на полянке, невысокий бугорок под сиротливой берёзкой, свесившей серебристые серёжки.
Я стою рядом с Наташей и тоже вижу всё это.
На какой-то миг почудилось, что и отец здесь, вместе с нами, плечом к плечу.
Он в солдатской гимнастёрке, с каской на голове, насупленный и настороженный —
Окинув взглядом берег, он вскидывает автомат к амбразуре и тут замечает Наташу. Спрашивает: "А это что за малышка здесь? Как будто бы на меня похожа… Но не припомню, чтобы в нашем семействе водились такие. Смотри, Владимир, кабы враг опять не нагрянул вон с того берега. Вместе будем отбиваться. Тебе можно — ты уже большой. А ей, малютке этой, воевать ещё рановато. Уберечь надо…"
Сердце в груди у меня замирает, холодеет, как в тот день, когда в наш дом пришла "похоронка"…
Наташа, вижу, тоже волнуется. Смотрит в щель и спрашивает меня возбуждённо:
— Фашисты вон оттуда шли, да?.. А дедушка их не пускал. Он вот отсюда из автомата их: "тра-та-та, тра-та-та!" Так им и надо, захватчикам!.. Видишь, холмик у самой берёзки… Это могилка, да?
— Да.
— А кого там похоронили, ты знаешь?
— Не знаю, Наташка. И никто теперь не знает…
— А вот дедушка, наверное, знал…
Она отходит от щели, роется в углу блиндажа.
Ей очень хочется найти что-нибудь из солдатских вещей или, по крайней мере, откопать стреляную гильзу.
Молча мы выходим из тревожного мрака блиндажа на свежий воздух.
Направляемся к лесу.
— А я, папа, теперь знаю, как воевал дедушка, — говорит Наташа. — Я только что его видела — когда мы в блиндаже были. Как в кино. Но только ещё ближе.
— И я тоже видел, — отвечаю я дочери. — Мы с тобой одинаково чувствуем дедушку. Если бы в том бою мы оказались рядом с ним, то, наверное, были бы ему верными помощниками. Как ты думаешь, Наташа?
— Конечно! — быстро соглашается она. — Мы: бы всё делали, как мой дедушка.
В просвете между вековыми соснами, что в грустной задумчивости застыли вокруг неширокой лужайки, мы заметили гранитный памятник.
На постаменте стоит, пригнувшись и беспомощно опустив руки, раненый воин…
Он умирает на руках молоденькой санитарки. Глаза её, полные отчаяния и гнева, смотрят куда-то в сторону, зовут к мести.
— Это мои дедушка? — неуверенно спрашивает Наташа и, склонясь перед солдатом, кладёт букетик цветов на гранит, к подножию памятника.
— Нет, — отвечаю я ей. — Это неизвестный солдат. И тот, который похоронен вон там, под берёзкой, и другие, которые пролили кровь на этом берегу. Здесь много наших бойцов погибло в эту войну…
— А дедушка?
— А твоего дедушку фашисты убили в другом месте.
— Я хочу туда. Там мы тоже положим цветы — дедушке и другим солдатам, которые погибли.
Наташа долго и напряжённо разглядывает гранитное лицо молоденькой санитарки, которая изо всех сил старается удержать на руках грузное тело раненого.
— Я бы, папа, пошла на фронт медсестрой, — говорит мне Наташа. — Без санитарок на войне нельзя. Некому было бы раны перевязывать и бойцов лечить. Я бы обязательно спасла раненого дедушку.
Красавица река полукольцом охватила старинный волжский город Ржев.
Мы с Наташей поднялись на высокий крутояр к стоящей на постаменте пушке. Длинный её ствол был нацелен на другой берег. Там, за рекой, улицы утопали в зелени. Река неширокая, тихая. Мир и покой вокруг.
Возле пушки суетились любопытные мальчишки.
Один из них — вихрастый, с облупленным носом — важно сообщил Наташе:
— Это пушка настоящая. Она по фашистам стреляла. Без промаха!
А его долговязый приятель, поправляя галстук на груди, не без хвастовства добавил:
— Я бы тоже не промахнулся! Отсюда весь берег, как на ладони. Фашисты вон там укрывались, за церковью, где сейчас музей. Там, во дворе, пушки стоят помощнее этой. Есть и немецкие. Я бы по ним отсюда так дал!..
Наташа припадает к продолговатой прорези в левой стороне пушечного щитка и глядит туда, куда он указал.
Там, действительно, у самой церквушки-музея видно чёрное артиллерийское орудие. А дальше, вдоль улиц, тянутся дома, деревянные и кирпичные с кудрявой раскидистой зеленью под окнами.
— А нам сказали, — вспомнила Наташа, — после фашистов здесь одни камни остались…
— Факт! — подтвердил вихрастый. — Весь город заново отстроили. Тут за каждый дом бои шли — только держись!
Семнадцать месяцев фашисты были в городе, пока в марте сорок третьего наши не пробились.
Первой прорвалась вон туда, на Советскую площадь, Уральская дивизия. А командовал дивизией генерал-майор Куприянов Андрей Филиппович. Он погиб за наш город. Его могила вон там, где прежде был древний кремль, — мальчик глянул в сторону высокого холма, на вершине которого величаво застыл, касаясь неба, гранитный обелиск. — Там и других похоронили, кто за Ржев дрался. Все они были героями.
— Ты про капитана Николая Гостелло слышала? — обратился к Наташе приятель вихрастого.