Письма г-на Сен-Пьера, написанные им в Севилье в 1764 году
Шрифт:
Думаю, нет среди нас человека, коему не в чем было бы упрекнуть себя. И немногое из того, что тяготит совесть, легко исправить. Иное - просто невозможно, как ни печально это сознавать. Надеждой для нас является намерение не совершать подобных ошибок в будущем, и само будущее служит залогом искупления грехов. Но человек - создание легкомысленное и замечу, что наше легкомыслие - плод нашей свободы, которую мы считаем своей привилегией.
Надеюсь, г-н граф, что вы не усмотрите в моих словах ничего для себя обидного. Я оплакиваю не предателя своей родины, ни шпиона, а человека.
Возможно
Я искренне желаю, чтобы вы, г-н посол, оставались на своем посту так долго, как того требуют интересы Франции и ваши.
Преданный вам
Сен-Пьер.
Записка Сен-Пьера маркизе де ла Крус.
29 ноября 1764г.
Моя добрая Жюли!
Ты боишься, что я не успею придти до полуночи? Признайся, что я самый пунктуальный любовник на свете. Разве я хоть раз опоздал к условному сроку? Правда, заслуга в этом более твоя собственная, нежели моя - как можно медлить в погоне за наслаждением?!
Я только напишу письмо отцу, чтобы успеть отправить его с вечерней корреспонденцией, и поспешу к тебе.
Твой Шарло.
Письмо Сен-Пьера к отцу.
В Париж. 29 ноября 1764г.
Дорогой отец!
Рад узнать, что вы здоровы и в ладу с собой. Это самая приятная новость для меня за последние дни.
Все здесь так запутанно! Даже моя подруга, которую я люблю всем сердцем, устроила мне сцену ревности. Если бы я лишился и этого утешения - ее расположения ко мне, то пришлось бы бежать из Севильи. К счастью, моя красавица простила меня. Как тяжело было бы переносить ревность, если б она не была вызвана любовью!
Третьего дня я имел прелюбопытный разговор с доном Робиу, кастильцем по происхождению, о котором я как-то писал вам в связи со смертью севильского алькальда. Происшествие это постоянно напоминает о себе, ибо многие беды стали его последствием.
Собственно, темой нашей беседы была коммерция. Дон Робиу же свел ее к тому, что его больше всего волнует, а именно к торговле черными рабами, привозимыми в Севилью. Поскольку я не слишком сведущ в торговле людьми, ибо был намерен заняться здесь покупкой зерна и продажей хлеба, я мог лишь вежливо поддерживать беседу. Мое убеждение состояло в том, что эта торговля показывает наше превосходство над неграми, у которых мы покупаем домашних рабов, ибо тот, кто терпит над собой господина, достоин иметь его.
– Нас упрекают за эти покупки, но народ, который продает своих детей, заслуживает большего осуждения, чем тот, кто покупает их, - сказал я.
Дон Робиу возразил мне, что испанцы зачастую обманывают негров, суля им счастливую жизнь вдали от родины, а еще чаще людей увозят насильно.
Мы спорили довольно горячо, но все же не выходя из тона светского разговора до тех пор, пока не было упомянуто имя алькальда де Алава. Тут дон Робиу пришел в совершенное бешенство и высказался в адрес покойника такими словами, какие не должны были бы осквернять уста благородного идальго.
– Возможно ли, что бы вы так ненавидели человека, который уже никому не сможет причинить зла, - спросил я.
– Я сделал все возможное, чтобы этот развратный негодяй не осквернял землю своими непотребствами! И не жалею ни о чем, что я говорил или предпринимал против него! Его смерть спасла его от расплаты за многие преступления. Если бы не обстоятельства, он принужден был бы предстать перед суровым и справедливым судом.
– Некоторые полагают, что алькальд был убит...
– Несомненно, так оно и было. И его палач исполнил чаяния многих.
– Но кто был его палачом?
– Это мне неизвестно, - отвечал дон Робиу.
Дорогой отец, я все более склоняюсь к мысли, что убийцей алькальда стал один из тех людей, с кем я вынужден проводить здесь столько времени и кто называет себя моими друзьями. Мне становится не по себе в этой милой компании. И все же никто не похож на злодея. Жаль, что я не обладаю талантами покойного Задига, чтобы раскрыть этот секрет.
Морально невозможно, чтобы дурного человека не распознали, а как только против него возникло подозрение, он неизбежно почувствует, что стал предметом презрения и ужаса. И это заставит его снова действовать, чего я, собственно, и опасаюсь. Правда, тогда он выдаст себя, но избавь нас Господь от новых потрясений.
Вот чем заняты мысли вашего сына, который, не имея собственных дел, вынужден заниматься чужими.
В остальном же все превосходно. Я много развлекаюсь, читаю и даже пробую изучать испанский язык, поскольку моих знаний недостаточно для того, например, чтобы понимать высокую поэзию. Я также могу сообщить вам, что вполне здоров, а что касается погоды, то хотя эту пору года и здесь называют зимою, но трава зелена по-прежнему и зрелые апельсины еще отягчают ветви деревьев.
Прощайте же, милый отец.
Неизменно любящий вас сын
Шарль.
Записка Сен-Пьера дону Фабрисио Армин.
29 ноября 1764г.
Дорогой дон Фабрисио!
Разумеется, я ничего не имею против того, чтобы отужинать с вами и послушать ваших музыкантов, более того, я был бы счастлив провести вечер в столь изысканном обществе, но дела, коих я не могу отложить, призывают меня в другое место.
Примите мои извинения.