Письма из Лондона

Робсон Дженнифер

Руби кивнула, думая про себя, что мужчину, который попытался бы потискать Мэри, можно было признавать сумасшедшим.

– В Нью-Йорке было немного похоже. Не щипали за задницу, слава богу, но некоторые мужчины были отвратительны. У них такие шутки… и они еще честно ждали, что я буду смеяться с ними.

– И вы смеялись?

– Нет, я всегда находила предлог, чтобы уйти.

Некоторое время они молчали, а потом Руби отважилась задать еще один вопрос. По крайней мере, это был хороший опыт интервью с неразговорчивым объектом.

– Вы, кажется, из Шотландии, – сказала она, молясь про себя, чтобы ее догадка об акценте Мэри оказалась правильной.

– Да, из Шотландии.

Из Думбартона, это возле Глазго, – ответила Мэри, усиливая свой акцент, а, закончив говорить, подмигнула Руби. – Там было так красиво, но я не могла дождаться, когда уеду. Как только окончила школу, я тут же уехала в Глазго. Поступила на курсы машинисток – конечно, возненавидела эту работу, потом приехала в Лондон искать удачу.

– Вы скучаете по Шотландии?

– Не то чтобы скучаю. Я не большой любитель природы. Я, наверно, сердцем городская девчонка. Теперь мой дом – Лондон.

Мэри смотрела в окно, но теперь повернулась и взглянула Руби в глаза.

– Я хотела вас предупредить. Питер и Франк – порядочные ребята, но постарайтесь не наступить им на пальцы. Как и все мужчины, они дерутся не по правилам, и я вам говорю: если вы перейдете им дорогу, они непременно перейдут дорогу вам. Вы понимаете?

– Да.

– Но более всего опасайтесь Найджела Вернона. Он неплохой редактор, но был против того, чтобы вы к нам приезжали. Сейчас он, может быть, и будет помалкивать, но все равно опасайтесь его. Я ни секунды ему не верю. А я его много лет знаю.

– А почему он был против? Потому что я американка?

– Может быть. Может быть, он не хотел брать еще одну женщину в штат. А может, ему вожжа под хвост попала, и это не имеет к вам никакого отношения. Я бы на вашем месте не стала тратить время на размышления об этом. И Кач всегда вас прикроет, невзирая ни на что. Он не похож на Найджела, как мел не похож на сыр.

Руби была расстроена и обескуражена, узнав, что заместитель главного редактора возражал против нее задолго до того, как ее нога ступила на землю Англии. Ее ждут нелегкие времена, если она собирается хорошо себя зарекомендовать. Но по крайней мере, если дела пойдут плохо, это не застанет ее врасплох. И еще она порадовалась тому, что может рассчитывать на Кача – он ее защитит.

– Спасибо, Мэри, я вам благодарна за совет.

– Не за что. А теперь я еще прикорну. Разбудите меня, когда приедем.

Письма из Лондона

от мисс Руби Саттон

9 июля 1940 года

…во время посещения Брайтона на южном побережье Англии группа взрослых услышала откровение от шестилетнего Джонни: «Береженого бог бережет», – сказал он своей матери, и не согласиться с ним довольно затруднительно. Береговая линия там оборудована таким количеством оборонительных сооружений, что стоит подумать дважды, прежде чем вторгнуться на эту землю. Настроение портится, когда в солнечный воскресный день видишь это уродство, но это великое дело для тех, кто хочет спать спокойно.

– 6 –

7 сентября 1940

День прошел очень хорошо.

Утром на работе она помогала Питеру со статьей о Вике Оливере [5] . Выдающийся комик был гвоздем программы в нескольких шоу, с аншлагом прошедших в театре «Ипподром», и, несмотря на перерывы, вызванные ревом сирен во время налетов, ставших практически ежевечерними, он пока ни разу не отменил и не сократил программу. А еще он оказался приемным сыном премьер-министра, хотя и отказался говорить о своих связях

с семьей Черчилля, когда давал интервью Питеру.

5

Виктор Оливер фон Самек (1898–1964) – британский актер-комик австрийского происхождения, стал наиболее известен, выступая с комическими программами на радио.

Руби провела кое-какие расследования, и с помощью мистера Данливи ей удалось составить вполне убедительную биографию мистера Оливера. По рождению он был австрийцем, хотя по-английски говорил без малейшего акцента. Судя по нескольким недавним публикациям, которые ей удалось найти, он был в списке известных британских евреев, подлежащих аресту после германского вторжения. Тем отважнее было его поведение: он продолжал оставаться в центре внимания.

В час дня, когда настало время перерыва, все спустились на ленч в «Старый колокол». Руби, поощряемая Питером и Нелл, заказала себе к сырному сандвичу полпинты сидра. Ей понравился вкус сидра, но, выпив, она почувствовала сонливость, а в ее планы никак не входило пустить полдня коту под хвост, засыпая на ходу.

Когда они стали натягивать плащи, Питер вдруг пригласил ее в кино. Она почти согласилась, потому что сто лет уже не была в кинотеатре, но, глядя на его лицо, покрасневшее в тот момент, когда он, запинаясь, бормотал нужные слова, она ему отказала, хотя и в самой мягкой форме. Лучше было не поощрять в нем никаких романтических чувств, когда у нее не было ни желания, ни энергии для чего бы то ни было, кроме работы. И она не солгала ему, сказав, что устала и хочет пораньше лечь спать.

А еще она подумывала иногда, не появится ли снова на ее пути капитан Беннетт. После их совместного ужина она не слышала от него ни слова. Впрочем, она ничего такого и не ожидала – ведь в конечном счете он всего лишь помог другу. И тем не менее она вспоминала об этом человеке, и рядом с ним, таким надежным, уверенным в себе и сильным, хотя и не выставляющим свою силу напоказ, Питер выглядел довольно жалко.

– Может, как-нибудь в другой раз? Когда тебя не будет одолевать усталость? Могли бы после работы поесть где-нибудь, а потом – в кино? – настаивал ее коллега, уставившись взглядом в какую-то точку за ее плечом.

– Может, – сказала она, моля бога, чтобы Питер не воспринял ее ответ как своего рода гарантию. К ее облегчению, он просто кивнул, неожиданно пожал ей руку и направился к двери.

Она не сразу пошла домой – заглянула на кладбище при соборе Святого Петра, где, подставив лицо послеполуденному солнцу, наслаждалась строгой простотой этого сооружения. Она еще не набралась смелости войти внутрь. Столько лет прошло с того дня, когда она в последний раз заглядывала в церковь, в любую церковь, но даже ее любопытства, по крайней мере сегодня, было недостаточно, чтобы она сделала еще один шаг.

В конце концов она побрела к отелю и, вместо того чтобы взяться за книгу, которую начала читать вчера, села за машинку и принялась перепечатывать записи, набросанные утром. Устанет ли она когда-нибудь от звука и ритма ее «Ундервуда»? Клавиши так приятно шумели, когда ударник прикасался к бумаге, и она с огромной радостью смотрела на то, как петли и тире ее скорописи превращаются в четкие, ясные слова. Секретарский колледж был для нее растянувшейся во времени пыткой, но навыки, которые она там приобрела, не раз доказывали свою полезность. Если не считать Ивлин, она была единственным сотрудником в «ПУ», который умел печатать как следует – все остальные просто тупо стучали по клавишам указательным пальцем.