Письма к Единорогу
Шрифт:
Потом классная переключилась на байку про какого-то мальчика, которого собаки воспитывали до пятнадцати лет. И так искренне рассказывала, что сама в это верила.
Мне хотелось прямо закричать: «Что-о?! Эй, вы серьезно? В каком веке мы живем? Точно в двадцать первом?»
Хочу напомнить:
• разработано первое полностью автономное искусственное сердце!
• удачно записаны и перезаписаны воспоминания!
• генная инженерия вышла на новый уровень: мы умеем ремонтировать гены!
• обнаружена вода на Марсе!
• обнаружена квантовая
• создана первая синтетическая бактериальная клетка!!!!!!!!
Но я промолчала.
Привет, Единорог.
Терпеть не могу бабочек! Бабочки страшные.
Почему все считают, что они красивые? У них такие страшные морды! И крылья тоже противные.
Я люблю жуков, пауков, гусениц… А сколопендры! Они такие…
– Фу-у, – морщится мама. – Жуть какая!
– Вот они – классные! – говорю я.
Дорогой Единорог…
У меня еще одно разочарование.
Пришла я в эту расчудесную гимназию. Как пришла, так и ушла.
Больше я туда не пойду!
У меня на это веские причины:
1. У нашей учительницы плохие зубы!
2. У нее ужасные волосы. (Неокрашенные корни, что смотрится неопрятно.)
3. Она старая. (Может, и не старая, но одевается, как бабушкина подружка.)
А я считаю так: раз уж ты работаешь в лицее художественно-эстетическом, то все в тебе должно быть эстетично! И красиво, и гармонично. Или иди работать на колхозный рынок.
4. Нас повели на пленэр. А на черта мне пейзажи? Я хочу рисовать портреты.
5. Когда я рисовала море акварелью, учительница влезла в мою работу, сама за меня изобразила волны и сказала мне: «Лучше у тебя все равно не получится, даже не старайся!» Вот дословно!
6. Она испачкала мои тюбики с краской, когда смешивала цвета!
7. И последнее… Она сама ужасно рисует!
При этом она склонилась надо мной, а я старалась не смотреть на ее страшные зубы и шелушащийся подбородок. За кожей-то можно следить, это доступно. Чуть не обсыпала мне всю работу кусками эпидермиса. Я могла бы ей дать пару советов, как следить за кожей, но вряд ли меня кто-то послушает. Подкрасить корни волос – в чем проблема? Сейчас уже не нужно осветлять волосы по технологии Средневековья несвежей овечьей мочой.
Мама выслушала все мои причины и сказала, что это смешно.
– Все равно не пойду, – сказала я.
Мама сказала, что уже заплачено пять тысяч за занятия и деньги не вернут.
– Я не пойду.
Мама сказала, что я же сама хотела туда попасть.
– Я передумала.
Мама сказала, что есть слово «надо». Поэтому надо идти и заниматься.
– Тебе надо, ты и иди! – ответила я.
Привет, Единорог! Почему дети не могут быть донорами? Я бы хотела сдать кровь. Тогда моя жизнь хоть кому-то пригодилась бы. Я бы хотела приносить пользу.
Мама сказала:
– Мне бы очень пригодилось, если бы ты не пила кровь из меня.
И еще, что я принесла бы пользу, если бы помогла ей убраться.
Как можно сравнивать такие вещи? Вообще – как?!
Вот вчера она завела меня в хозяйственный магазин. Меня там тошнило. Там всякие полочки, тазики, корзинки и клеенки. Новые клеенки пахнут кошачьей мочой. Мама выбрала вешалку-стойку и хотела ее купить.
– Я ни за что не пойду с этой вешалкой по улице! – заявила я.
– Хорошо, тогда возьми вот эту швабру.
– Ни за что. За шваброй и вешалкой ходи без меня.
Ну да, я два часа делала макияж и прическу, подбирала одежду, чтобы позориться с дурацкой вешалкой на улице.
– А я считаю, что ты должна мне помогать, – сказала мама.
– А один человек считал, что люди произошли от дельфинов. И даже доказывал это. И что?
– Какие-то странные у тебя сравнения.
В конце концов мы разошлись. Мама пошла за своими швабрами, а я пошла прогуляться. Мне нужно подумать о многих важных вещах. Точно не о швабрах.
Единорог, по-моему, я тебе говорила, что у меня только одна подруга. Ее зовут Янора. На переменах мы обычно читаем или общаемся. Обсуждаем, что прочитали. На уроках я по привычке рисую или сочиняю стихи. Если меня о чем-то спрашивают, я не могу вспомнить, о чем сейчас говорили. Это все потому, что нам рассказывают скучные вещи, которые мне не пригодятся.
Сегодня на перемене мы с Янорой опять читали. Я принесла ей «451° по Фаренгейту», а она мне «Книжного вора». Мы так увлеклись, что не слышали, как подкрались одноклассники. Они что-то бурчали. Казалось, что к нам подбираются зомби. Я оторвалась от монолога Смерти и попыталась понять, о чем мне говорят. Вдруг что-то важное?
– И чё, хотите казаться лучше других? – спросил один.
– А?
– Хотите быть лучше, чем другие? Выделяетесь? – повторил второй и сплюнул жвачку на пол.
Я усмехнулась и промолчала. Они отошли. Они нас никогда не трогали, просто шептались за нашими спинами. Янора даже головы не подняла, она сейчас обитала возле костра и переживала за идеалы Гая Монтэга.
Что я могу ответить?
Варианты: «Нет, я просто не хочу быть хуже», «Да, я хочу стать лучше», «Я надеюсь, что я уже лучше остальных».
Разве это плохо, когда человек стремится стать лучше?
Я вернулась в ужасную нацистскую Германию, к Лизель Мемингер, чтобы писать красной краской на стене подвала и воровать вместе с ней книжки.
Ну да, мы с Янорой ведем себя ненормально, по меркам одноклассников. Все нормальные люди бегают на переменах и кричат слово «жопа», а те, у кого есть вейп, «парят».
Мы даже на уроках не отвечаем. По теме – неинтересно, а если что-то научно обоснованное скажешь, тут же шепот: «Выпендривается».