Письма к Тому
Шрифт:
…Мне хотелось познакомиться с переделкинскими старухами, но как это сделать; я не знала. Не подойти ж к ним и не сказать, что, мол, я играю вот такую же старуху, расскажите мне о своей жизни. Даже если бы они и стали что-то специально рассказывать, вряд ли мне это помогло бы. А как случайно столкнуться с этими бабками, я не знала.
Сидела я как-то в лесу на скамеечке. Солнце. Снег. Морозно. Идут мои старухи. Видимо, устали. А скамейка одна. Заклинаю про себя: ну, садитесь, садитесь. Подошли. Поздоровались – обстоятельно, не торопясь. Сели. Разговорились: кто, откуда, какая погода… Вторая старуха, разговорчивая (у нас в спектакле такую играла Галина Николаевна Власова), выложила мне всю свою жизнь: откуда она, кто дети, где кто живет, муж был пьяницей, сейчас она живет у снохи и т. д. Милентьевна (так я сразу же прозвала другую) сидит тихо и только трет палкой о снег… Болтливая говорит: «Смотри, палка
Еще я заметила, что моя переделкинская «Милентьевна» и слушала и не слушала. У нее была какая-то своя мысль. Она только тогда смотрела на нас, когда был какой-то вопрос или когда что-то ее удивляло. Но и это очень мельком, а потом опять – вся в себя.
А я в своей Милентьевне на репетициях все время вертелась: кто говорит, на того и смотрю, головой киваю…
…Перед спектаклем «Деревянные кони», пока зрители рассаживались по местам, я сидела за кулисами в костюме моей Милентьевны и вспоминала Переделкино и двух старух, бредущих по дорожке. У одной за спину закинута рука открытой ладонью наружу. Вспоминала мою владимирскую бабушку, как она молилась перед закатом, вспоминала добрые поступки людей, вспоминала свое одинокое детство. Успокаивалась. Шла на сцену.
Мне повезло, что меня воспитывала бабушкастарообрядка, но ощутила я ее огромное влияние, когда ее уже не стало… Она меня учила молитвам, но вопрос веры – очень интимный. Я человек верующий, но не религиозный – не хожу в церковь, не соблюдаю ритуалы.
Одно время я страшно интересовалась всякими эзотерическими учениями. Даже выяснилось, что я могу лечить, передавая свою энергию: не сама, а как медиум. В свое время недалеко от театра «Современник», в Фурманном переулке, была открыта лаборатория под эгидой академика Спиркина. Там собирались экстрасенсы. Я пришла туда, меня проверили и отправили вместе с сильнейшим экстрасенсом Носовым и его женой Светланой лечить людей. Я сидела в углу и «подключала» им свою энергию.
И мечтала встретиться с Вангой, знаменитой болгарской ясновидящей…
Много лет назад мы были на гастролях в Болгарии, тогда же я снималась в фильме «Тиль Уленшпигель», где играла Катлин-ясновидящую. В фильме есть монолог-ясновидение, где Катлин предсказывает, что родится Карл, он будет такимто, а Тиль – таким-то. Как это играть?.. Начиталась Бодлера, а он пишет, что есть травы, которые, когда их куришь, одурманивают мозг – тоненькую рясочку самоанализа, мешающую окунуться в подсознание.
И когда снимали сцену ясновидения Катлин, я играла там полусон, транс, потусторонность.
И вот мы в Болгарии 70-х годов. Был устроен прием, нас принимал Живков. Я оказалась рядом с ним, он меня все время бил по коленке, мол, ты хорошая актриса. Я при каждом ударе вздрагивала, но решила воспользоваться соседством и попросить помочь встретиться с Вангой. Он велел референтам организовать поездку.
Я поехала к Ванге с одним философом, Любеном (он тогда писал доклады Живкову). Как мне велели накануне, ночью я положила под подушку кусочек сахара. Утром мы выехали в город Петрич, на границу с Грецией, и даже не в сам город, а в ущелье, где в летнем доме жила Ванга. По толпе около дома поняла, что она здесь. Мы вошли.
Ванга была на открытой веранде, по периметру которой установлены лавки. На них сидели простые деревенские бабы с какими-то золотушными детьми. Ванга как раз рассказывала им, как только что отдыхала на Черном море.
Голос уверенный, громкий. Хозяйка! И почему-то она била себя по коленке. Вспомнив Живкова, я решила, что это, возможно, характерный болгарский жест. Время от времени Ванга что-то доставала из кармана и нюхала. Я подумала, что сахар-то ей неважен, а вот то, что она сейчас нюхает, и есть допинг, который связывает ее с мистическим миром. Позже секретарша сказала мне, что это было обыкновенное туалетное мыло, его Ванге только что подарили, ей просто был приятен его аромат.
Я почувствовала себя крайне неуютно и подумала: а зачем мне все это нужно, что, собственно, Ванга мне может сказать такого, чего я сама о себе не знаю? Но было поздно. Ванга уже взяла мой сахар и громко спросила, есть ли у меня отец. Я кивнула. Она даже не слышала моего голоса, а уже твердила: «Да, но он умер, вот он тут стоит. А у отца есть брат Иван?» Да, братьев было несколько, и Иван тоже. И ее голос: «Да, но он умер, вот он стоит. А у матери есть еще муж?» Я кивнула. «Да, но он тоже умер, вот он стоит…» И все присутствующие это тоже слушают… Я шепнула Любену, что не хочу, чтобы она говорила о моей судьбе. Ванга как бы это почувствовала и стала разговаривать с Любеном о нем самом, о его науке. Она сказала, что ему не нужно заниматься политикой и писать доклады для других, что он должен работать над книгой по философии, и стала в разговоре употреблять какие-то современные философские термины, которых она и не должна была бы знать. Любен стоял перед ней, как школьник.
А потом, не переключаясь, она заговорила обо мне. Спросила вдруг, почему она видит меня в военной форме, и описала костюм Ангелики из фильма «Щит и меч». Она не знала, что я актриса. Я сказала, что это роль, одна из ролей. Она спросила: «А что ты здесь делаешь?» – «Приехала с театром на гастроли». – «А много ли вас приехало?» – «Человек сорок», – говорю. «Нет больше, я вижу, что там около ста». Потом мы подсчитали, действительно, так оно и было. «А какой вы сегодня играете спектакль?» – «Добрый человек из Сезуана». – «Как по-твоему, есть добрые люди?» Я говорю, не знаю, может быть, и есть. Она мне: «Нет, нет добрых людей. Впрочем, это шутка». Потом встала, обняла меня, сказала какие-то вещи, казалось бы, ничего не значащие в жизни, провела рукой по моей спине и велела не ходить на каблуках, и все будет хорошо. Голос у нее все время был уверенный.
Когда мы вышли от Ванги, Любен закурил, у него тряслись руки. А я думала о том, что неправильно сыграла сцену ясновидения. Нужна была другая сила уверенности и другой голос.
…В Москву вернулась совершенно другой, меня никто не узнавал. Вернулась человеком более спокойным.
Письмо
1 июня 1994 г.
Дорогой Том! Как славно мы поговорили по телефону. Опять у меня эта проблема с кредитной карточкой – кончился срок. И опять Вам придется этим заниматься. Но в этой части Америки ближе Вас у меня никого нет. В Лос-Анджелесе живет одна моя приятельница, Таня Эльмонович, которая жила у меня в Москве перед отлетом в Америку. Ехала она туда с племянником. Ехали «в никуда», т. е. ни к кому. Сами они из Таллина. Но там стало трудно жить, и она решила по еврейской визе эмигрировать. В Лос-Анджелесе, когда у меня был там концерт, они вдвоем пришли после концерта ко мне за кулисы. По их лицам я увидела, какую трудную полосу жизни они прошли. Теперь, слава Богу, все налаживается. Он учится на архитектора, повозили меня по городу – кто-то отдал им старую машину. Она мне пыталась сунуть какие-то доллары, йогурт, крем для рук и еще что-то. Доброта осталась при ней, но мне их стало ужасно жалко. До слез. В Таллине у нее вышла хорошая книжка про Тарковского. А теперь «femme de m'enage». Надеюсь – не пропадут. Главное – ему получить профессию.
А сейчас меня судьба занесла в Испанию. В небольшой курортный городок около моря Sitges (это недалеко от Барселоны). Здесь каждый год театральный фестиваль. Мы играем «Федру». Город курортный и народу много. Пляжи песчаные, длинные, как в Прибалтике. Но толпа не раздражает. Никто ни на кого не обращает внимания. Ты в толпе, но ты один. От этого не устаешь. И смотришь только на море и прекрасную старую архитектуру. В Москве же, которую я очень люблю, я перестала ходить по улицам. Все немного ряженые и постоянно осматривают друг друга. И даже не в толпе – толкаются. Почему? Я, кстати, заметила – плохие актеры на сцене всегда толкаются, они не видят себя в пространстве и не чувствуют расстояние мизансцен. От некоторых актрис «Таганки» я всегда стараюсь держаться подальше. Мои мальчики в «Федре» постепенно набирают мастерство. Спектакли проходят неплохо. Если бы не моя усталость от этой роли, «Федру» можно было бы возить много-много лет по разным странам. Все, Том, кончилась бумага. Обнимаю.