Письма полумертвого человека
Шрифт:
Нет, люди равны: трудовыми книжками, местами в очереди, одинаково напряженными, тупо-мучительными выражениями лиц в паспортах, наконец, в качестве пушечного мяса. Они до последнего пытаются отличиться - хотя бы отделкой гроба, но увы - содержание гробов представляет разницу разве что для судмедэксперта.
Есть, впрочем, такие особенные гордецы, которые не пытаются отличиться, но чувствуют себя отличными - назовем их условно поэтами. Поэтом же согласимся считать (для терминологической простоты) человека, обладающего способностями к художественной деятельности. И тут наступает многократно описанная в мировой литературе коллизия "поэт и толпа". Ее, как известно, с недосягаемой точностью изъяснили Пушкин и Блок: пока божественный глагол помалкивает, образ жизни и моральный облик поэта частенько заслуживают осуждения, однако в остальное время он таинственным образом обретает способность
Собственно говоря, при советской власти эту коллизию можно было переформулировать так: раз нет социального неравенства - то и неравенства духовного не может быть (тем более что дух даже не вторичен, а представляет собой пренебрежимо малую величину). А ежели кто скажет: нет! Может!
– так ему быстро объяснят его ошибку: глагол глаголом, а кушать всем надобно, поди-тка послужи. Сразу происходит смена оптики: на место духовной иерархии встает социальная (на самом деле, разумеется, существующая). И покамест терпение поэта не лопнет ("винтовой вихрь забирал и крутил пыль, тряпки, крашеные щепки, мелкие обломки позлащенного гипса, картонные кирпичи, афиши; летела сухая мгла; и Цинциннат пошел среди пыли, и падших вещей, и трепетавших полотен, направляясь в ту сторону, где, судя по голосам, стояли существа, подобные ему") - эти декорации будут стоять: "Вас много, а я одна! Сами себя задёрживаете!"
Пред лицом того, что Лидия Яковлевна Гинзбург называла механизмами общественного зла, уж точно все равны - ведь аристократия духа есть категория еще более сомнительная, нежели аристократия крови, потому что в сфере духовного никакими жалованными грамотами ничего не докажешь. Сколько бы ни озирался новоявленный маркиз: "Кто это?" - мол, не встречайся он с этими людьми в одном офисе, сама мысль о знакомстве с ними показалась бы ему странной и даже дикой, - чтобы с него форс-то сшибить, и лесоповала не нужно, достаточно потребовать поквартального плана явки божественного глагола в соответствии с требованиями производственной дисциплины.
Однако... Все-таки колбаса, которую надо кушать поэту... Здесь также рецепт отлично известен и выбор невелик: либо продается рукопись, либо - и вдохновение тоже (покуда его достанет на эти фьючерсные контракты). Некоторая либерализация действия механизмов общественного зла привела к тому, что нынче цена вдохновения - уже не жизнь, а всего лишь комфорт. Вот, например, бесспорное золотое перо страны пишет речь, прости Господи, Грызлову на съезде "Единства". То бишь: поэт уже не бежит от мира, окружающая карикатура его не задевает - постмодернизм, однако. Но даже и в этой жалкой ситуации положение золотого пера кажется мне предпочтительнее грызловского. Потому что кабы интеллектуальные и творческие потенции оного Грызлова были достаточны, чтобы самому написать себе речь (типа: изложить свои оригинальные взгляды, идеи, принципы мировоззрения, ежели таковые имеются, в искрометной, увлекающей аудиторию форме), - не было бы нужды перья скликать, что тот Иван (дурак) жар-птиц. Попросту - так уж карта легла у Грызлова: хоть и проиграл он столько выборов, в скольких участвовал (видать, самостоятельно зажечь электорат все-таки слабо), но попали ему в руки деньги, достаточные, чтобы покупать спичрайтеров класса premium. В этом смысле вообще позиция любого начальника, чей бизнес основан на пользовании плодами чужого художественного творчества, сомнительна: с одной стороны (Вы, Самуил Аронович, - с Вашим-то 35-летним стажем службы в журнале "Нева" отлично это знаете), число приемщиков рукописей всегда было меньше, нежели число вдохновившихся, потому последние оказывались перед первыми в позе подчинения (как выражаются зоологи); а первым, таким образом, сам Аполлон был не брат - рукописи-то продаются лишь при наличии покупателя. Но с другой - напади на поэтов (людей, обл. сп. к худ. деят.) моровая язва или хотя
Тут журналистская добросовестность велит мне дать слово противной стороне. Порфирий Петрович вопрошает Раскольникова: "Чем же бы отличить этих необыкновенных-то от обыкновенных? При рождении, что ль, знаки какие есть? Я в том смысле, что тут надо бы поболее точности, так сказать, более наружной определенности: извините во мне естественное беспокойство практического и благонамеренного человека, но нельзя ли тут одежду, например, особую завести, носить что-нибудь, клеймы там, что ли, какие?.. Потому что, согласитесь, если произойдет путаница и один из одного разряда вообразит, что он принадлежит к другому разряду..." Все же мне кажется, проблема самоутверждения - топографическая. Человек, осознавший свое место в мире: внизу - ад, наверху - Бог, рядом другие, - избавлен от пустых забот насчет социальной иерархии. Потому что духовное неравенство побуждает расти над собой - ведь только оно преодолимо, только его стоит преодолевать, а жажда социального самоутверждения - всего лишь проявление комплекса, хоть у 20-летней девочки, хоть у 50-летнего дядьки. Но - будем снисходительны. Погружаясь в трепетанья действительности, очень практично помнить,
Что пылких душ неосторожность Самолюбивую ничтожность Иль оскорбляет, иль смешит, Что ум, любя простор, теснит, Что слишком часто разговоры Принять мы рады за дела, Что глупость ветрена и зла, Что важным людям важны вздоры И что посредственность одна Нам по плечу и не странна.Письмо XIV. С. Л. - Д. Ц.
12 сентября 2001
Словесность и растительность
Догорает в лампе масло, дорогой Д. В., и не светит фитилек. И слог норовит сделаться сюжетом. Это я про нашу переписку (то есть, конечно, про свою в ней роль). Что ж, ее недолговечность предопределена общим заглавием: ведь полумертвый - совсем не синоним словоохотливого.
А я тут побывал в Москве на какой-то не то всемирной, не то всероссийской книжной толкучке. Вот где действительно смиряется гордыня. Тонны, десятки тонн чтива - такого неинтересного! Гигантская это промышленность - переработка старой макулатуры в новую. Лесных угодий тоже, наверное, не щадят. Странно думать, что какая-нибудь прелестная рощица превращается в сочинение типа "Иван, запахни душу" г-на Жириновского.
А уж так называемое золотое перо в некотором смысле не уступает, наверное, бензопиле или даже лесному пожару.
И это даже неплохо, что кой-какие золотые перья перешли в сферу обслуживания: начальству хорошо, и природа дольше продержится. И примеры есть классические, вполне положительные: А. И. Герцен, кажется, пописывал речи для вятского губернатора.
Жаль, что иногда эти речи сбивают с толку. На днях сразу несколько начальников произнесли почти одну и ту же фразу, которую можно было понять так, что в государственном бюджете, вот только что составленном, расходы на образование - больше военных. Это впервые в нашей истории!
– восклицали значительные лица.
Еще бы не впервые. Будь это правда - это была бы революция покруче знаменитой Октябрьской. Признаюсь, я даже размечтался ненадолго: как нынешние первоклассники будут жить в стране, где образованных людей больше, чем вооруженных, - и все такое.
Потом в газетах мелькнули цифры, и оказалось, что все, в общем, по-прежнему: на образование - скажем, два процента; ну, а военную тайну не выдам. Но что же тогда случилось впервые в истории? Разъяснилось, кажется, и это: темпы, видите ли, роста расходов предусмотрены не такие, как всегда. Потому что даже, скажем, два - это гораздо больше, чем, скажем, полтора. Только и всего. Но и на том спасибо.
Вообще все обстоит в политике настолько благополучно (если не считать одного пятна на карте - и на совести), что можно было бы заняться литературою, да вот беда: ее как бы нет. Тексты встречаются, и даже очень неплохие, а литература как мир идей... Наверное, Оруэлл прав: диктатура полиции за несколько десятилетий способна покончить с любыми проявлениями гениальности - не исключено, что и навсегда. Это и есть расплата. Я где-то читал: численность бобров резко упала в 37-м году. О китах и гениях статистика молчит.