Письма с острова Скай
Шрифт:
Твое письмо и подарок вспыхнули искрой света посреди мрачной и грозовой недели. Дело отнюдь не в погоде, которая не так уж дурна. Это мое настроение стало мрачным и грозовым. Я ужасно огорчился из-за того, что провожу Рождество вдали от семьи (да, я скучал даже по маминому фруктовому пирогу!). А потом поступил приказ об отъезде Харри.
До сего дня мы с Харри были неразлучны, и вдруг начальству пришло в голову отослать его в самую гущу сражений, а меня оставляют тут с сопливым Макги. И все только потому, что Харри стоял впереди меня, когда мы поступали на службу. Без семьи, без тебя, моя Сью, я надеялся, что хотя бы Харри будет рядом со мной в Рождество. А вместо этого мне пришлось выбирать: пойти с Джонсоном и другими дегенератами в «район красных
В конце концов я забрался в кровать вместе с Драйденом (уже довольно потрепанным) и читал до самого отбоя.
Хотя Харри не имел никакого отношения к злосчастному приказу, я очень злился на него, пока он собирал вещи. Я ворчал и обзывал его разными прозвищами, по большей части позаимствованными у Шекспира, том которого лежал у меня на кровати. Особенно мне приглянулись «чудовищный злодей» и «медвежонок, что матерью своею не облизан». Он только смеялся в ответ, два раза ткнул меня в плечо, что является мужской версией нежных объятий, и швырнул на мою кровать чистую пару своих носков. Это наша с ним старая шутка. Чуть ли не в первый день знакомства мы с Харри попали в какую-то переделку по дороге из школы. Не помню точно, в чем там было дело, но, так или иначе, он оказался без шапки, а я — без ботинок и носков. Сначала мы добрались до дома Харри, и я умолял его одолжить мне что-нибудь из обуви, так как знал, что мальчика, представшего перед придирчивым взором матери босым, ждет невообразимое наказание. Харри склонялся к отказу — все-таки наша дружба насчитывала лишь несколько часов, — но в конце концов смилостивился после того, как заставил меня скосить глаза и плюнуть через плечо в знак клятвенного обещания вернуть ботинки и носки. Позднее он признался, что не надеялся увидеть их вновь. Мне же Харри очень понравился, и я хотел продолжить с ним дружбу, а потому принес все на следующий же день.
С тех пор пара носков стала для нас обещанием снова увидеть друг друга. Я отправился в колледж с парой его белых костюмных носков, а он пустился в плавание через Атлантику с моими толстыми вязаными.
И потому, раз у меня оказались его носки, мне придется увидеть его снова. Несмотря на то что он медвежонок, не облизанный своею матерью.
В полночь перед Рождеством я сумел выбраться на улицу, как и обещал. Закрыл глаза и замер, пытаясь вспомнить, как твои пальцы сжимали мне плечи, как твои волосы щекотали мне подбородок, как твое тело соотносилось по высоте с моим. Я уловил слабый запах цветов и тут же представил, что наши души и вправду каким-то образом преодолели расстояние, разделяющее нас.
Но вскоре цветочный аромат сменился дымом сигарет и хриплым смехом. Во двор ввалились Джонсон, Пэйт и Диггенс, и у каждого на руке висело по кокотке. У девиц юбки едва прикрывали колени, и от них на весь двор несло дешевым одеколоном. Пэйт уже успел засунуть руку под одну из этих юбок. «Attendre un moment, m’petites», — выговорил Диггенс с чудовищным акцентом и скрылся в общежитии — побежал то ли за «французскими конвертами», то ли по нужде, я не могу точно сказать. Может, ему понадобилось и то и другое. В любом случае для меня момент был испорчен.
Джонсон заметил меня и потребовал разъяснений, почему это моя «задница» болтается тут в одиночестве, вместо того чтобы присоединиться к ним. Я проигнорировал его (для чего потребовалась огромная выдержка!) и попытался отойти вглубь двора, но он прицепился ко мне и продолжал насмехаться. По какой-то причине ему казался противоестественным мой отказ пойти с ними в бордель. Уж не знаю, что во мне вызывает в нем такую ярость. Вот к Макги он, например, не пристает, хотя тот и типичная «задница».
Джонсон был пьян и решительно настроен затеять ссору. Он бросался оскорблениями, в основном касающимися моей сомнительной половой принадлежности и предполагаемой склонности к поиску любовников на скотном дворе. Со своей стороны я не смог изобрести ничего лучше, чем все тот же «медвежонок, что матерью своею не облизан»
Поверь, ни драка, ни одиночество не входили в мои планы на нынешнее Рождество. Единственное, что его скрасило, — это то, что, возможно, наши с тобой руки соединились на мгновение сразу после полуночи.
Что ж, Сью, владелец кафе вытирает кружки и многозначительно посматривает на меня. Быстрый взгляд на мои новые наручные часы, и я понимаю, что пробыл здесь гораздо дольше, чем думал. Пока прощаюсь, но буду проверять почту каждый день в ожидании твоего следующего письма.
Люблю тебя,
Эдинбург
7 января 1916 года
Дэйви!
Что же такое сказал Джонсон, что «упало слишком близко к цели»? Нельзя рассказывать захватывающую историю и опустить концовку!
Я получила письмо от махэр. Она наконец позволила Уилли записаться в армию. Он полтора года донимал ее уговорами. Финли на фронт уже не вернется, и махэр может быть уверена: хотя бы один ее сын выживет в этой войне.
Интересно, что она подумала, когда я исчезла? Я никому не сказала об отъезде. Кроме Уилли, конечно, но и он не знает куда и зачем. Мы с ним выскользнули из коттеджа, когда па проверял ловушки на омаров, а махэр собирала на берегу водоросли для сада. Я оставила короткую записку, в которой говорила, что у меня есть одно важное дело; вернусь не раньше чем через две недели, но обязательно напишу. Я знала, что они не сразу расшифруют мои каракули (как тебе это удается, Дэйви?), и почти не сомневалась, что им не придет в голову искать меня на пирсе, а я уже буду на полпути к Лондону, прежде чем они догадаются спросить обо мне у паромщика. Уилли обожает приключения, и я была уверена в том, что он не выдаст меня слишком рано, как бы ни рвался наружу его большой секрет. Из Эдинбурга направлюсь домой, и в поезде будет предостаточно времени, чтобы состряпать убедительную историю о том, что же заставило меня забыть все мои страхи и пересечь пролив. У тебя есть идеи?
Итак, Уилли поступает на военную службу и поедет в армию через Эдинбург. Я ожидала его прибытия сегодня утром, но, должно быть, поезд задержался. У меня будет несколько дней, чтобы показать ему город, перед тем как он официально станет военнослужащим и потеряет право наслаждаться жизнью. Хотя ты рисуешь несколько иную картину: ссоры, драки, прогулки с французскими шлюхами… Похоже, война куда веселее, чем я думала!
А ты радуешься жизни? Если забыть на время о серьезной и темной стороне войны, находишь ли ты повод быть счастливым? В своих письмах ты кажешься вполне довольным. Ленивые дни, заполненные чтением в парижских кафе и приправленные вспышками возбуждения и приключениями, которые ты так любишь; поездки сломя голову по ночным улицам и аллеям; женщина, забрасывающая тебя страстными письмами из далекой Шотландии…
Какие книги тебе прислать в следующий раз? Подумаем-ка… Я просматриваю библиотеку, которую успела собрать в своих путешествиях… Есть тонкий сборник стихов Йейтса (какая «бродяжья душа» устоит перед Йейтсом?), книга сочинений Джорджа Дарли; что же еще у меня есть, что тебя порадовало бы? Ага! Идеально: «Письма Абеляра и Элоизы». Только ты должен обещать мне, что наш роман не закончится столь же трагически. Монастырь определенно не для меня.
В Эдинбурге хорошо, но я начинаю тосковать по своему прекрасному острову. Я скучаю по дыму от торфа, по аромату болотного мирта, по теплому пахучему сену в коровнике.