Письма живого усопшего
Шрифт:
Однажды, после моего переселения сюда, я увидел женщину в греческом одеянии и спросил, где она взяла его. Она сказала, что сделала сама. На мой вопрос: как? — она ответила:
— Я просто сделала образец в уме, и он превратился в мою одежду.
— Как вы его скрепляли? Стежками?
— Но совсем не так, как это делается на Земле.
Тогда я пригляделся и заметил, что её одежда состояла из одного куска материи, прихваченного на плечах булавками с разноцветными камнями.
После этого я стал сам пробовать создавать вещи. Тогда-то мне и пришла идея облечься в римскую
Когда вслед за тем я встретил своего Учителя и сказал ему о своём желании, он научил меня, как создавать одежду по своему вкусу: нужно представить себе ясно образец одежды, сделать его для себя видимым, а затем — силой желания облечь тонкой субстанцией ментального мира этот воображаемый образец. После чего возникнет желаемая одежда.
— В таком случае, — сказал я, — субстанция ментального плана отлична от субстанции, составляющей моё тело?
— В конечном счёте, — ответил он, — материя одна и та же в обоих мирах, но в быстроте вибраций и в разреженности большая разница.
Субстанция, из которой сделана наша одежда, кажется очень тонкой, тогда как тела наши представляются довольно плотными. Мы совсем не чувствуем себя прозрачными ангелами, сидящими на влажных облаках. Если бы не быстрота, с которой я переношусь через пространства, я готов иногда думать, что моё тело столь же плотно, как и прежде.
Я нередко могу видеть вас, и для меня вы кажетесь прозрачной. Я думаю, что это снова тот же вопрос о приспособлении к окружающей среде.
Вначале мне было трудно соизмерять количество энергии, необходимой для каждого определённого действия. Так, например, вначале, когда я хотел продвинуться на малое расстояние, скажем, на несколько ярдов, я оказывался за целую милю от намеченного места, до того мало усилий требует здесь передвижение, но в настоящее время я уже приспособился.
Я решил запастись большим количеством энергии для очень деятельной жизни на Земле, когда я снова вернусь туда. Здесь же самая трудная задача для меня — это писать посредством вашей руки; вначале это отнимало все мои силы, но теперь я чувствую все меньше сопротивления с вашей стороны, и мне приходится затрачивать всё меньшее усилие. И все же я не мог бы писать без перерыва, не употребляя в дело вашу жизненную энергию, а этого я не хочу.
Вы, вероятно, заметили, что перестали утомляться после писания, как вначале.
Но я заговорил об отсутствии условностей в нашем мире. Мы приветствуем друг друга, но только когда хотим. Хотя я видел несколько старых женщин, которые боялись говорить с незнакомыми, но вероятно, они были очень недолго здесь и ещё не отвыкли от земных привычек.
Письмо 16
Та вещь, которую нужно забыть
Мне хотелось бы сказать слово тем, кто приближается к смерти. Мне хотелось бы просить их забыть как можно скорее о своих физических телах после той перемены, которую они зовут смертью.
О, это ужасное любопытство, заставляющее смотреть на ту вещь, которую мы принимали когда-то за себя! Оно возвращается время от времени с такой силой, что заставляет нас действовать как бы против воли и притягивает нас к ней, к этой вещи. Некоторыми оно завладевает, подобно страшной одержимости, и они не могут избавиться от неё, пока остаётся хоть малейший остаток плоти на тех костях, которые служили для них когда-то опорой.
Скажите им, чтобы они выбросили из головы малейшую мысль о своём теле и переходили бы в новую жизнь свободными. Оглядываться назад на прошлое бывает иногда очень полезно, но только не на эти разлагающиеся остатки прошлого.
Видеть в гробу возможно потому, что тело, которое мы носим теперь, светится в темноте и в состоянии проникать сквозь плотную материю. Я сам это делал, но решил никогда не возвращаться и не смотреть на это.
Я не хочу потрясти или огорчить вас — я хочу предостеречь вас. Это очень гнетущее зрелище, и возможно, что от многих душ, только что перешедших сюда, оттого и веет такой печалью. Они снова и снова возвращаются к тому месту, которого не должны были бы посещать.
Нужно вам знать, что когда мы усиленно думаем о каком-нибудь месте, то немедленно переносимся туда. Наше здешнее тело так легко, что способно следовать за мыслью почти без всякого усилия. Скажите людям, чтобы они не делали этого.
Однажды, проходя по аллее, ибо у нас тоже есть деревья, я встретил высокую женщину в длинной чёрной одежде. Она плакала — у здешних обитателей тоже есть слёзы. Я спросил её, о чём она плачет, и она посмотрела на меня с невыразимой печалью.
— Я сейчас смотрела на это, — сказала она.
Моё сердце болело за неё — я знал, что она чувствует. Потрясение, которое испытываешь при первом посещении, повторяется снова и снова, ибо эта вещь становится всё менее похожа на то, с чем мы отождествляем себя при жизни.
Мне часто хотелось, из чисто научного интереса, спросить Лайонела, не возвращался ли он к своему телу, но я так и не спросил — из боязни внушить ему эту идею. Он полон такой беспокойной любознательности. Очень возможно, что у тех, кто переходит сюда в детском возрасте, меньше этого вредного влечения, чем у нас.
Нам следовало бы помнить во время земной жизни, что эта наша внешняя форма вовсе не является нами, и тогда бы мы не придавали ей такого преувеличенного значения.
Как правило, очень долго пробывшие здесь совсем не кажутся старыми. Я узнал от моего Учителя, что после некоторого времени старый человек забывает, что он стар; в нас заложена наклонность в мыслях оставаться молодыми, и это отражается на внешнем виде, так как здесь наши тела принимают именно ту форму, которая соответствует нашим мыслям. Закон ритма действует здесь, как и везде; дети вырастают и могут даже достигнуть старости, если их сознание ожидает такую перемену; по большей части, здесь встречаются люди во цвете лет, ибо существует наклонность или достигать расцвета, или возвращаться к нему, а затем пребывать в этом состоянии, пока непреодолимое влечение к Земле не возникнет снова.