Письма
Шрифт:
Но то, что у меня получилось, оказалось слишком светлым и явно никуда не годилось.
Что было делать? Я уже закончил все головы, весьма тщательно проработав их. Но тут я немедленно переписал их заново, и цвет, в котором они теперь написаны, напоминает цвет очень пыльной картофелины, разумеется, неочищенной.
Переделывая их, я вспоминал меткую фразу, сказанную о крестьянах на картинах Милле: "Кажется, что его крестьяне написаны той самой землей, которую они засевают".
Вот слова, которые неизменно приходят мне на ум, когда я вижу крестьян за работой как на воздухе,
И я совершенно уверен, что если бы попросить Милле, Добиньи или Коро написать снежный пейзаж, не употребляя белого, они сделали бы это и снег на картине выглядел бы белым...
Пойми меня правильно: я не говорю, что Милле не употреблял белого, когда писал снег; я просто хочу сказать, что он и другие представители тональной живописи могли бы обойтись без белого, если бы захотели, точно так же как Паоло Веронезе писал, по словам Делакруа, белотелых, светловолосых обнаженных женщин цветом, который, если его рассматривать отдельно, напоминает уличную грязь...
Надеюсь, "Едоки картофеля" докажут тебе, что у меня есть своя собственная манера видения, но в то же время и кое-что общее с другими художниками, например, кое с кем из бельгийцев. Картина Иозефсона отвергнута. Какой стыд! Но почему бы отвергнутым художникам не объединиться и не сделать кое-чего для себя? В единении - сила.
408
Мне не терпится узнать, видел ли Портье "Едоков картофеля". То, что ты говоришь о фигурах, - верно: они не то, что этюды голов. Вот почему я хотел было попробовать сделать их совсем иначе, а именно - начать с торса, а не с головы.
Но тогда все стало бы совсем другим. Что же касается того, как они сидят, то не забывай: эти люди сидят совсем не на таких стульях и не так, как это делают, например, завсегдатаи кафе Дюваль.
Самым прекрасным из всего, что я видел, была женщина, просто опустившаяся на колени, как в первом наброске, который я послал тебе.
Ну, теперь уж пусть все остается так, как получилось; если же когда-нибудь мы возьмемся за это снова, мы, конечно, попробуем сделать все по-другому.
Эти дни я опять усердно занимался рисованием фигур...
В новых рисунках я начинаю фигуры с торса, и, как мне кажется, они благодаря этому становятся объемнее.
Если пятидесяти рисунков недостаточно, я сделаю сто, а если и ста мало, то еще больше, пока не добьюсь того, чего хочу, а именно - чтобы все было закруглено и закончено, чтобы, так сказать, не было видно ни начала, ни конца фигуры и она составляла одно гармоничное живое целое.
Знаешь, это как раз тот вопрос, который ставится в книге Жигу: "Ne pas prendre par la ligne, mais par le milieu" 1...
1 Исходить не из контура, а из массы (франц.).
Еще несколько слов. Снова и снова советую тебе изучать для собственной твоей пользы различные высказывания Эжена Делакруа о цвете.
Хотя я и не очень осведомлен о положении дел в мире искусства, откуда я изгнан за мои деревянные башмаки и пр., все же я вижу по статье Мантца, например, что даже сейчас существуют знатоки и любители искусства, которые кое-что знают, как знали Торе и Теофиль Готье...
Тщательно изучи для своей же пользы вопрос о красках и пр. Я тоже думаю им заняться и с благодарностью прочту все, что ты найдешь на эту тему. Последние дни я занят тем, что пытаюсь при выполнении руки применить на практике замечание Делакруа о рисунке "Ne pas prendre par la ligne, mais par le milieu". В данном случае есть достаточно возможностей исходить из овала. Моя цель - научиться рисовать не руку, а жест, не математически правильную голову, а общую экспрессию. Например, уметь показать, как землекоп подымает голову, когда переводит дух или разговаривает. Короче говоря, показать жизнь.
410 [Июнь]
Надеюсь отправить тебе на этой неделе небольшой ящик, помеченный V2 и содержащий:
одну картину - "Хижина";
одну акварель - то же;
одну акварель - "Продажа на слом";
двенадцать этюдов маслом.
В числе последних есть голова, которую я невольно написал после того, как прочел "Жерминаль"...
Там ты найдешь и ее вариант - профиль на фоне "плоской засеянной сахарной свеклой равнины, под беззвездным ночным небом, плотным и темным, как чернила".
На этом фоне выступает голова откатчицы, в ее чертах есть что-то от мычащей коровы, голова существа, порожденного этой "равниной, беременной новым племенем, черной армией мстителей, которая медленно вызревает в бороздах для жатвы грядущих веков и первые ростки которой вскоре пробьются наверх, сквозь толщу земли".
Однако выражение лица откатчицы, по-моему, получилось лучше на том этюде, который я пометил особым значком и сделал еще тогда, когда не прочел "Жерминаль" и не думал о нем. Это просто крестьянка, возвращающаяся домой с поля, где сажала картофель, вся покрытая пылью.
Собираюсь вторично написать хижину. Сюжет необычайно захватил меня: две полуразрушенные хижины под одной камышовой крышей напомнили мне двух старых, дряхлых людей, которые постепенно превратились в одно существо и стоят, поддерживая друг друга.
Это жилье представляет собой дом из двух половин с двойной дымовой трубой. Такие здания здесь встречаются часто.
Будь у меня время, я мог бы многое сказать о Жерминале", так как нахожу эту книгу великолепной.
411
Сегодня я отправил тебе небольшой ящик, о котором шла речь; помимо того, что я уже перечислил, в нем содержится еще одна картина: "Крестьянское кладбище".
Я опустил некоторые подробности: мне просто хотелось выразить с помощью этих развалин ту мысль, что крестьяне испокон веков уходят на покой в те же самые поля, которые они вскапывают всю свою жизнь; мне хотелось показать, какая простая вещь смерть и погребение - такая же простая, как осенний листопад: холмик земли, деревянный крест, и больше ничего. Лежащие вокруг поля, которые начинаются там, где кончается трава кладбища, образуют за невысокой оградой бесконечную линию горизонта, похожего на горизонт моря. И вот эти развалины говорят мне, что разрушаются, несмотря на свои глубокие корни, и вера, и религия, а крестьяне живут и умирают с той же неизменностью, что и раньше, расцветая и увядая, как трава и цветы, растущие здесь, на кладбищенской земле.