Письмо живым людям

Створки люка скользнули в пазы. Белый свет плафонов померк; сияющий, до боли настоящий простор земного дня рухнул в лицо, лизнул кожу ласковым душистым жаром, легко смахнув стерильный воздух катера назад, в безлюдные узости кают и коридоров.

Коль спрыгнул. Рыхло затрещала прокаленная почва, из-под ног взметнулись облачка тонкого пепла. Коль поспешно миновал выжженную дюзами плешь, и вот зашелестела, любовно охлестывая икры, безропотная живая трава. Коль обернулся. В разноцветном, как карнавал, июле катер был жалок и нелеп — темный, приземистый, с растопыренными тяжкими лапами, варварски продавившими земную мякоть. Щурясь, Коль прощально махнул ему рукой и канул в луг. Перекатился на спину, впитывая всем телом хрупкое сопротивление стеблей.

Небо…

Воздух в легких — не из баллонов скафандра, а из неба…

Где-то совсем рядом осторожно, словно на пробу, прострекотал кузнечик. Коль благоговейно скосил взгляд и увидел — тот сидел на стебельке мятлика, покачиваясь вместе с ним; поблескивали черные бусинки глаз, усы подрагивали от теплого ветра. Один ус торчал вверх, другой вбок.

Из облака выпала темная точка. Не отрывая от нее взгляда и вдруг словно бы забыв дышать, Коль медленно сел, опираясь на руку, потом поднялся. Точка стремительно выросла в бескрылый аппарат, с бомбовым зловещим воем рушащийся на поле. Над самой травой он вдруг противоестественно резко замер, будто вмерзнув в воздух, и вместо грохота ударила тишина. Прозрачный колпак неторопливо откинулся назад, и три человека — загорелые, широкоплечие, высокие — сошли вниз.

Одеты, однако, они были как курортники. Вполне, конечно, элегантные курортники, не хиппари и не нудисты, — но все же Коль мимолетно ощутил смутную оскорбленность тем, что они как бы не астронавта встречали из скитаний, а зашли к соседу позвать пройтись на яхте в оставшееся до ужина время. Совершенно непонятно было, кто из них кто. И Коль, растерянно глядя то на одного, то на другого, тихо сказал:

— Здравствуйте…

Один из них, бородой и статью похожий на какого-нибудь Добрыню Никитича, протянул руку Колю, и Коль нерешительно взял его ладонь, пожал. Тот улыбнулся, и остальные тоже улыбнулись, и в улыбках не было ничего отчужденного, словно не стояло между Колем и этими тремя двух веков.

— Здравствуй, Коль, — сказал Добрыня. — С возвращением тебя.

Неторжественность встречи размочила-таки ссохшиеся, окаменевшие нервы. Коль судорожно вцепился обеими руками в руку встречавшего. Тот сделал то же самое, и тогда Коль не выдержал — всхлипнув, обнял его, уткнулся лицом в плечо. Встречавший ласково сказал:

— Ну-ну, Коль… Все в порядке. Земля.

— Земля… — Коль выпрямился, опустил руки по швам, снова пытаясь вести себя со стальным ритуальным достоинством, как подобает пилоту и майору; снова оглядел всех троих и снова не понял, кто из них старший.

— Все в порядке, Коль, — повторил Добрыня. — Я — Всеволод, уполномоченный Координационного центра. — Он словно мысли Коля читал. — Это Ясутоки, врач, глава группы адаптации, которая будет заниматься твоей персоной и ее вхождением в нашу жизнь. Если хочешь сделать ему приятное, называй Ясутоки-сан. — Черноволосый и весьма длинноволосый монголоид, застенчиво улыбнувшись, с изысканностью поклонился. — А это Зденек, корреспондент. — Совсем молодой парень весело оскалился и по-свойски тряхнул Колю руку. — Все сферы, что ты ожидал, представлены: руководство, медицина, пресса. — Он действительно видел Коля насквозь. Не хватало, чтобы меня приняли за тщеславного солдафона, подумал Коль, а на лице Ясутоки едва уловимо мелькнуло беспокойство, и Всеволод вдруг чуть запнулся, будто услышав некий тревожный звук. — Вот… да. Тебе понравилось место посадки?

Понравилось… Коль только кивнул. Этот пригорок, тот перелесок, дальняя излучина, затканная кустарником… Когда-то он все исходил здесь, здесь был его мир, его бескрайний космос. Правда, до деревни отсюда километров восемь — но что такое восемь, даже десять километров для по-летнему свободного, здорового пацана, то с удочкой, то с луком и стрелами, то с маской для ныряния устремлявшегося каждый погожий день в долгие, с утра до вечера, полеты?..

— Ямполица сохранилась? — тихо спросил Коль.

— Поселка давно уже нет, — ответил Зденек. — Хочешь, залетим туда?

Коль чуть пожал плечами:

— Разве только пролететь пониже…

— Есть! — Всеволод вытянулся в струну и браво козырнул при отсутствии головного убора.

— Послушайте, — проговорил Коль. — Сейчас на «Востоке» уже, наверное, карантинные команды, или что теперь у вас… Пусть поосторожнее в рефрижераторе, там… тела.

Все трое кивнули.

— Все будет в порядке, — негромко ответил Всеволод. — Идем?

— Да.

Коль как-то сразу почувствовал себя своим среди своих. Это было стократ лучше того, чего он ожидал с долей страха, и совсем не хуже триумфальных встреч его времени с трескучими поцелуями перед рядами выпученных лиловых глаз просветленной оптики.

— Это скорди, — сообщил Ясутоки, когда они подошли к летательному аппарату. — Куда сядешь?

— Давай ко мне, — предложил Всеволод, — спереди обзор лучше.

— А я вам не помешаю вести? Здесь тесновато. — Коль разглядывал пульт.

— Ни в малейшей степени. И кстати, у нас не принято «выкать». Разве лишь хочешь показать, что я тебя чем-то задел и, пока не искуплю, будешь относиться ко мне с вежливым холодком.

— Не знал. — Коль уселся, покачав головой: — Виноват…

Всеволод коснулся пульта, и скорди пушинкой взлетел над полем. Коль оглянулся на проваливающийся катер — тот чернел изъеденными тусклыми бортами посреди выжженного круга, и Колю вдруг стало жалко его. Катер оставался один.

Все сидели молча, не мешая ему прощаться. Меня хоть встретили, нелепо подумал Коль, а этот совсем никому здесь не нужен… Отвернулся и, стараясь как-то отвлечься, спросил сквозь ком в горле:

— Антигравитация?