Письмоносец
Шрифт:
— Форму не снимай, — говорит София, — она у тебя шикарная.
Груди у нее красивые и не очень отвисшие. Только запах, похожий на запах талька, выдает ее возраст. У нее вырывается стон, когда Каспар входит в нее и слишком быстро кончает. София улыбается, целует его и по-странному размякает. Он теребит ее, но она уже не здесь. Веки дрожат, рот шевелится.
Когда София просыпается, Лэрке все еще кричит, но София спокойно потягивается и переворачивается на другой бок.
— Мне снился сон, — говорит она, — я сон видела.
Она
— Ай-ай, — говорит она, краснеет и хочет снять простыню, — сейчас пойду застираю.
Она усмехается и корчит гримасы. Каспар тоже улыбается и гладит ее между грудей, где кожа белая, скользкая и узловатая.
— Вот в этом месте мы с Мирой срослись, — говорит она, — у Миры тоже шрам.
— Так поезжай и найди ее.
— Но от нее никаких вестей.
— Может, она боится тебе писать?
— Я уже стара, чтобы ездить по свету. Горы широкие и крутые, у меня, чего доброго, не хватит сил вернуться.
— Те, кто первыми плыли в Америку, думали, что упадут в пропасть. Те, кто летал на Луну, не знали, смогут ли вернуться обратно, увидев, как мала земля, — говорит Каспар.
Ее руки обнимают его, они все такие же большие, но теперь в них появилась нежность, которой раньше не было.
Лэрке больше не кричит, и солнечный свет бьет прямо в окно. София что-то напевает и умиротворенно подкладывает подушку под голову. Здесь, при свете солнца, становятся ясно видны ее обои. Это лица королей и знаменитостей, которые София вырезала из журналов.
— Я фанатка, — поясняет она.
Большинство лиц — это лица короля. Король на параде, король на балконе, король на коне, король на официальном приеме. Еще там фотографии оперных певцов, актеров и даже одна фотография Лэрке. На ней она еще совсем ребенок и стоит на сцене одна.
Каспару хочется пить, он идет за стаканом воды, но останавливается в дверях. Влево от дверного косяка — фотография его матери. Она молодая, загорелая, в темных очках на носу и с тростниковой корзинкой в руке. Фотография зернистая, мать смотрит не на фотографа, а в сторону.
— А это кто? — спрашивает он шепотом.
София встает, натягивает пару трусов-стринг и находит свои очки.
— Ах, она такая красивая. Одно время поговаривали, будто у нее ребенок от короля.
— А дальше?
— Да, об этом много писали в журналах, но со стороны двора — глухое молчание. Мать с ребенком залегли на дно, и про эту историю все забыли. Королевский род вымирает, увядают последние побеги. Династия такая же древняя, как и сама страна, все, что известно о нашей древнейшей истории, проходит через короля. В нашей крови — его кровь. Как ты думаешь, почему в мире так много бедствий? Потому что не осталось нормальных правителей, чтобы управлять странами. И к нам придут беды. Король болен, это заразно.
— Да уж, неплохо… — бормочет Каспар себе под нос.
Стены дрожат, воздух мерцает.
— Что с тобой? — спрашивает она.
— Не знаю; наверно, перенапрягся.
— Да, — усмехается она, — я тоже очень устала.
Король стоит на улице и кричит:
— Эй, почтарь, поди сюда, посмотри, что ты наделал!
— Ах, — говорит София.
Каспар натягивает штаны и сбегает вниз. Король стоит на крыльце у Лэрке, она висит на нем, на ее платье пятна крови. Король держит под мышкой маленький сверток.
— Подойди поближе, — кричит он.
Каспар склоняет голову и подходит ближе, на небе ни облачка, солнце жжет лицо. Он забыл шляпу, очки, капюшон и крем от солнца.
— Смотри, вот твой маленький уродец; стоит только оставить свою невесту больше чем на полгода — и почтальон тут как тут.
Король разворачивает сверток. У ребенка ослепительно-белая кожа, волосы бело-голубоватые и длинные, полуоткрытые глаза красные.
— Альбинос, — шепчет Каспар, — но это не обязательно передается по наследству. Альбиносы рождаются и случайно.
Глаза Лэрке полны болью, Каспар тянет руки к ребенку.
— Он мертвый, — кричит король так, что отдается в горах, и роняет обмякшего ребенка на Лэрке.
И пускается вдогонку за Каспаром.
Каспар бежит вверх по склону, только в этом месте у него есть шанс уйти. В журналах как-то помещали фото спортзала короля. У него самая длинная беговая дорожка и самые тяжелые гири.
Солнце Троицы горит белым, перед глазами пляшут ангелы. Некоторое время Каспар следует вехам, но понимает, что так королю будет легко его найти. Тогда он соскакивает с тропы и бежит выше в горы.
Король стрелой летит за ним, он несется через лишайники и лиловые цветы, так что на горе пахнет паленым. Он изрыгает проклятия и брань, солнце поднимается в зенит, и теней нет. На каждой скале, на каждом возвышении стоят ангелы и машут руками.
Каспар прибавляет ходу, в ногах лимонная кислота. В это время года солнце не заходит, пока они бегут, оно все же чуть-чуть снижается и касается горизонта. Сейчас не день, не ночь, и зеленовато-желтое летнее солнце очерчивается на небе. Кожа чуть-чуть остывает. Потом солнце снова поднимается и пляшет на носках ботинок. Каспар прибавляет ходу, мимо мелькает трава и лишайник, березки ломаются под ногами.
Кое-где показывается изгородь Софии, и Каспару приходится бегать кругами, чтобы не попасться. Они бегут по туманной стране каменного поля. Но сегодня зацветает белый ледниковый лютик.
Каспар чувствует, что кожа на лице шелушится. Ноги сжимаются, волокна мышц заклинивают друг за друга. У него больше нет сил, и он думает, что кончит свой век на кладбище почтальонов. Но кладбища нигде нет. И когда король на мгновение скрывается из виду, Каспар бросается за большой камень и молится: только бы он пробежал мимо.