Письмоносец

Вайце Шарлотте

Ягненок спит в постели Каспара, он утыкается мордой ему в грудь и пахнет так, как должен пахнуть ягненок. Каспар показывает ему язык и старается не замечать пустое тело. Хорошо, если в постели у тебя кто-нибудь есть, и если ягненок и странный, то ради бога, пусть будет таким. Каспар шепчет ягненку хокку перед сном:

Холодное сердце, непогоде подставлено тело, ветер сквозь меня.

Каспар легко засыпает, и ему снится Лэрке и ее нежность. Она приходит к нему, хотя она и живет далеко за каменной стеной горы.

Многие

фотографии оказываются не в резкости. Они сняты с автоматическим фокусом, и иногда на них виден тот утес, на который Руск положил свой фотоаппарат. Но одна фотография удачная. Руск выглядит усталым, но, в общем, похож на себя. В тот момент, когда сделан снимок, в глазах у него нет ничего старческого. Он держит в одной руке листок бумаги и указывает на ледник над собой. Прежде чем принести лестницу и повесить портреты Руска и других почтальонов обратно на стену, Каспар внимательно рассматривает бумажки, которые они держат перед собой. Руск держит фотографию Пера-Апостола, который держит фотографию Фрица-Маркина. Фриц-Маркин держит фотографию Почтаря-Поэта. И так далее, и так далее.

Ханс и Анна-Грета оставляют Каспара в покое и сортируют письма быстрее. Каспару хочется что-нибудь сделать для Руска. На том месте, где исчез Руск, он поставил камень и положил несколько тюльпанов, но у него нет ощущения, что он отблагодарил его. Каспар вновь и вновь видит его перед собой. Руск открывает над паром конверты и пытается что-то объяснить.

Но решающим оказывается не это. Однажды Лэрке приглашает Каспара к себе в дом.

— Только никому не говори, — шепчет она за закрытыми ставнями, — в новогоднюю ночь Руск сделал мне ребенка. В тот вечер, когда вы спасли меня, когда я замерзала в снегу, я думала, у меня будет выкидыш. Но так, как я надеялась, не вышло. Теперь, когда он умер, я так хотела бы, чтобы я тогда успела сказать ему, что он станет отцом. Я так скучаю по нему, а у него нет даже могилы, где я могла бы кричать, чтоб меня услышали.

— А ты уверена, что отец — не король?

— Вот в этом-то вся и проблема. Король не был здесь с осени, но скоро он приедет ко мне. Летом у него не так много официальных обязанностей. Король хочет, чтоб у него был принц, который бы стал его преемником. Вся страна хочет принца. Хотя у короля в голове не все в порядке, он же может вычислить, что отец не он. А еще вот что, — шепчет она, — когда-нибудь он переедет сюда навсегда. Он уже заказал себе пластическую операцию, которая сотрет черты его лица, так что он сможет до конца дней жить здесь спокойно.

Каспар больше не слушает. Он думает про все те разы, когда они ласкали друг друга во сне. Эти сны настолько реальны, что я почти мог бы быть отцом ребенка, думает он.

Лэрке вздыхает:

— Если б я только могла передать Руску привет.

— Напиши письмо, — говорит Каспар хриплым голосом, — и тогда я посмотрю, что можно сделать.

На следующий день Каспар быстро относит почту Софии и торопится обратно на вершину горы. У него с собой фотография Руска, и он выбрал то направление, в котором показывает почтмейстер на фотографии. Каспар сходит с тропы и идет к леднику. Через каждые десять шагов он наклеивает на камни и скалы марку за двадцать пять эре. Горы везде одинаковые, тальник, овсяница и лиловые цветы. Плоскость наклонно уходит вверх, вскоре он видит на каменистом поле обломки скал в человеческий рост, которые пролежали там тысячи лет с тех пор, как язык льда втянулся в голубой рот ледника. Камни растрескались от мороза и напоминают руины времен войны, здесь умудрился вырасти только желтый лишайник. Ледниковые лютики, которые зацветают на седьмой год, здесь — всего лишь тоненькие листочки. Ни птиц, ни овец. Толстые сверкающие росинки катятся с униформы, и Каспар дрожит в этом мрачном краю, следуя за улиткиными извивами

ледника, и на его пути попадается все больше и больше островков снега.

Как Руск нашел дорогу, может, он услышал зов прежних почтальонов? Ведь они тоже прокладывали себе путь через гору, как веющий ветер. Пара форменных ботинок почтальона держится полгода, потом они снашиваются. Подошвы у Каспара тонкие и скользкие, от хождения по горам кожа стерлась в порошок. Когда-то утесы были кипящей лавой, которая поднималась над землей. Теперь земля мало-помалу превращается в пыль, однажды она рассыплется, и пылинки полетят в космическом пространстве без всякой связи друг с другом.

Каспар-Король задевает головой облака, и влага струится по его лицу, как слезы. Временами слышится холодное дыхание ледника. Теперь он подошел так близко, что ледник больше не ориентир.

И тут он замечает изгородь Софии. В одном месте между ним и изгородью в облаках дыра, из нее солнце ярко светит, лучи отвесно падают вниз. Каспар останавливается, намазывается солнцезащитным кремом, поправляет темные очки и входит в полосу света.

Кладбище почтальонов окружено зарослями пушицы. Это большая куча вылинявших старых униформ, коричневых сумок и черных фуражек. Размякшие тряпки трепещут на ветру, серебряные пуговицы и железные части сумок гремят. Почтальоны похожи на сгрудившихся вместе зверенышей. То тут, то там виднеются белесые кости, поросшие лишайником. Пахнет известью. Каспар некоторое время роется в куче ногой, смотрит на солнце и видит, как танцуют ангелы. Затем он прикрывает глаза рукой, наклоняет голову и ищет Руска.

Он лежит у края кучи. Лицо устремлено в землю, но фуражка еще сидит на белом затылке. Его почтовая сумка закинута на тела других. Каспар трогает сумку. Если он и хотел бы что-то унаследовать после Руска, то именно ее.

Здесь, в остром свете солнца, он пытается открыть сумку, но она рвется под руками. Там лежит альбом с марками, несколько измерительных приборов, небольшой блокнот, старая сушеная треска и фляга. Затем сумка совсем разваливается, и оттуда вылетает пара писем. Сперва Каспар думает, что они завалились за подкладку, но когда осматривает сумку внимательнее, обнаруживает, что в ней было дополнительное отделение. Это все письма Софии, а отправитель — ее сестра Мира. Самый старый штемпель — тридцатилетней давности, самое новое письмо отправлено с пару месяцев назад. Каспар открывает и свою сумку, осматривает все, что в ней есть, и обнаруживает такое же потайное отделение у себя. Это, наверное, такая стандартная экипировка. Он кладет письма к Софии в свое потайное отделение. Им ни к чему гнить здесь.

Каспар снимает форменную фуражку, подставляет голову палящему солнцу и говорит Руску что-то неслышное другим. Он некоторое время плачет, хлопает его по твердой спине, вынимает письмо Лэрке и сует его в костлявую руку. Каспар покидает кладбище почтальонов и Райнара Руска.

Ледник дышит ему в затылок, а он находит путь по своим маркам в двадцать пять эре, которые виднеются на камнях как красные звездочки. Чем дальше он спускается к тропе, тем больше они отклеиваются. Марки отваливаются, и гора замыкается сама на себе. Камни и лишайники одного цвета, здесь нет ощущения пространства и времени.

Все же Каспар выходит на хорошо знакомую тропу, и солнце уже вот-вот зайдет. Вокруг него растут скалы, ветер свистит: не бодро, а визгливо, фальшиво. Скалы превращаются в почтальонов-призраков, которые сердито топают на него длинными ногами. Их униформы красны, как кровь, черты лиц стерты. Они кидаются камнями, и земля скользит.

— Я ухожу! — кричит Каспар.

Его визит в мир мертвых — очевидно, исключение, которому не дано повториться. Может быть, почтальоны позволили ему это, потому что он слишком рано остался один. Руск не успел рассказать ему все. Каспар бежит со всех ног, пока тропу не завалил камнепад. Свою горящую голову он покрывает фуражкой.