Пистоль и шпага

Дроздов Анатолий Федорович

— Ты вот что, Катя, — сказала Анна, после того как слуги унесли серебряные тарелки и такие же столовые приборы из походного поставца (не трактирными же ей пользоваться). — Прикажи Тихону снести Виллие бутылку бургундского в знак признательности за услугу, кою он нам оказал. Ему будет приятно. Человек он умный и полезный, государь его ценит.

— Как скажете, ваше сиятельство! — кивнула Катя.

— И еще одну — его спутнику.

— Этому бурбону [33] ? Ему и водки за счастье! — фыркнула Катя.

33

Бурбонами в России того времени называли офицеров — выходцев из нижних чинов.

Наедине с хозяйкой она, порою, позволяла себе спорить, тонко чувствуя, когда это возможно. Сейчас как раз был такой момент: вымытая и сытая графиня находилась в благодушном настроении.

— С чего ты взяла, что он бурбон? — удивилась Анна.

— Видела мельком. Мундир построен в солдатской швальне, к тому же заштопан на животе. На груди — Георгиевский крестик, а его только нижним чинам дают. Как есть бурбон!

«Глазастая, — подумала Анна. — И когда только успела рассмотреть?»

— Странно, — сказала вслух. — Виллие говорил, что его спутник лекарь, который выбрал военную стезю вместо медицинской.

— Правда? — пришел черед удивиться Кате. — Знаете, что, ваше сиятельство? — сказала она мгновением спустя. — Давайте я сама ему вина снесу. Заодно разузнаю, что это за чудо такое.

Она хихикнула.

— Снеси, — разрешила Анна и зевнула. — Потом расскажешь. Мне тоже любопытно. А сейчас буду спать.

Катя, вскочив, раздела и уложила госпожу. Ощутив под собой простынь из тонкого голландского полотна (с собой везли, не на трактирных же спать!), Анна блаженно улыбнулась и прикрыла глаза. Она слышала, как Катя расстелила на полу свой походный тюфячок (в дороге служанка спала в комнате хозяйки, дабы по первому зову подать ей, что потребуется), после чего оделась, погасила свечи и вышла.

Странное дело. За столом Анна чувствовала себя безмерно уставшей и мечтала о постели, но, оказавшись в ней, вдруг утратила желание спать. Повернувшись с боку на бок, сочла, что в комнате душно. Кати не было, и Анна, встав, прошлепала босыми ногами к окну. К счастью, то открывалось. Анна поняла это, нащупав (в комнате стоял сумрак) бронзовые запор и ручку. После некоторых усилий створка распахнулась. В комнату ворвалась прохлада, а следом донеслись голоса. Говорили по-французски, чему Анна удивилась. Голоса доносились из сарая напротив. Светила луна, и Анна разглядела, что ворота его открыты. Она прислушалась.

— И где вы жили за границей, Платон Сергеевич?

Анна узнала голос Кати.

— Много где, мадмуазель, — ответил ей мужской голос. Он звучал мягко и ласково. — В германских землях, французских, испанских.

— И каково там было?

— Словами не расскажешь. Хотите, я вам об этом спою?

— Сделайте милость, — согласилась Катя.

На короткое время наступила тишина, затем Анна услышала перебор струн. «Это бурбон еще и музицирует?» — удивилась она. С кем Катя ведет разговор, стало понятно сразу. В следующий миг незнакомый ей офицер запел:

Я в весеннем лесу пил березовый сок, С ненаглядной певуньей в стогу ночевал… Что имел — потерял, что любил — не сберег. Был я смел и удачлив, но счастья не знал. И носило меня, как осенний листок. Я менял города, я менял имена. Надышался я пылью заморских дорог, Где не пахли цветы, не блестела луна…

Анна ощутила, как ею овладела сладкая истома. Мягкий голос невидимого певца трогал сердце, пробуждая в душе жалость и сочувствие.

Зачеркнуть бы всю жизнь и сначала начать, Полететь бы опять к певунье своей… Да узнает ли старая Родина-мать Одного из пропащих своих сыновей?..

Певец умолк, и некоторое время за окном стояла тишина. Затем Катин голос с чувством произнес уже по-русски:

— До чего мне вас жалко, Платон Сергеевич! Прямо не сказать, как.

— Так пожалей меня, голубушка! — раздалось в ответ, после чего послышалась какая-то возня, и задавленный Катин голос:

— Пустите меня! Немедля! Я хозяйке пожалуюсь! Она прикажет вас высечь!

— Дворян сечь нельзя, — возразил мужчина.

— Ей можно.

— И кто у нас хозяйка? — поинтересовался невидимый собеседник Кати.

— Графиня Орлова-Чесменская, фрейлина ее императорского величества Елизаветы Алексеевны.

— Ой, боюсь, боюсь! — насмешливо сказал мужчина. — Ладно, Катенька. Не хотите, не буду настаивать. Хотя могли быть ласковее к герою войны.

— Знаю я вас, героев! — фыркнула Катя. — Чуть что — сразу лапать. Нет, чтобы с обхождением к девушке.

— Я старый солдат и не знаю слов любви.

— Все вы знаете! — возразила Катя. — Песни вон какие поете! Я таких и не слыхала прежде. Не врите, Платон Сергеевич! Стыдно вам! Во Франции жили и не научились обхождению?

— Уже покраснел, — ответил мужчина. — Жаль, что темно, и ты не видишь.

Катя прыснула.

— Веселый вы человек, Платон Сергеевич, — сказала, отсмеявшись. — Я еще побыла бы с вами, но пора. Поздно уже, хозяйка спит поди.

— Вот пусть, — возразил мужчина. — Разве мы ей мешаем?

«Еще как!» — едва не сказала Анна, но вовремя удержалась.

— Разбудим — заругает, — сказала Катя. — Ваше пение, поди, в комнатах слышно. Прощайте, Платон Сергеевич!

Из сарая донесся шорох, и в воротах показалась женская фигурка. Внезапно она остановилась и обернулась:

— Ничего вы не старый, Платон Сергеевич! Очень даже молодой!

Произнеся эти слова, Катя заспешила прочь. Заторопилась и Анна. Спешно притворив окно, она вернулась в постель и притворилась спящей. Ей почему-то не хотелось, чтобы Катя знала, что она подслушивала…