Питер
Шрифт:
Похоже, пришло время большого зова.
Через полчаса они добрались до ЖД-станции «Университетская». Сейчас диггеры с резким металлическим стуком проезжали заброшенные перроны и поселки, тонущие в коричнево-серой растительности разрушенные дома, заброшенные заводы и островки погибших машин.
Разруха.
Пару раз они видели крылатые силуэты в светлеющем небе. До рассвета осталось всего ничего, пара часов. От криков крылатых тварей озноб пробегал по спине. Один раз такая «птичка» снизилась… прошла над дрезиной… Они вовремя успели сориентироваться,
Но обошлось. Уродливый птицеящер… или кто он там… прошел метрах в пятидесяти над ними и резко замахал кожистыми крыльями, набирая высоту. Набрал. Неуклюжий, как кирпич, но летает.
Скоро совсем рассветет. Если не успеем до станции Балтийская, придется искать укрытие, подумал Иван. Автово, Кировский, Нарвская для нас закрыты. А ЖД-ветка ведет только до Балтийского вокзала.
Вперед.
Они проехали лес, сейчас превратившийся в болото — стволы деревьев торчали прямо из булькающей, пузырящейся жижи. В одном месте насыпь так подмыло, что рельсы прогнулись и разошлись на расстоянии до половины ладони друг от друга. Дрезина прошла там на скорости, но виляло и бросало ее так, словно она вот-вот вылетит с рельсов к черту.
Когда проскочили тот участок, стало поспокойней. Справа опять появились дома — на этот раз городского типа, пятиэтажные, семиэтажные — длинные, серые, почти без стекол.
Почему-то привычный городской пейзаж успокоил Ивана, хотя тут всякой нечисти могло быть и побольше, чем в лесу.
Стук колес. Мертвая тишина.
Изредка они слышали далекий лай собак Павлова, несколько раз какие-то серые тени перебегали рельсы перед едущей дрезиной. Несколько раз видели они и более крупных животных. Нечто ленивое, бредущее вдалеке — при этом треск стоял, словно тварь прет напрямик, не выбирая дороги, через кусты, старые постройки, завалы и новые заросли.
— Смотри.
Уберфюрер передал Ивану бинокль. Тот приставил его к стеклам противогаза — в глазах задвоилось. Поискал положение окуляров, подстроил резкость… И-да. Дела.
Вдалеке — правда, двадцатикратный морской бинокль делал это не таким уже далеким — в большой воде (озеро?) по колено бродили твари. На длинных неуклюжих ногах, вытянутых и словно сужающихся книзу. Колени у них были как у человека — сгибались вперед. На всех четырех ногах. И это производило жутковатое впечатление. Словно пародия на людей, идущих друг за другом. В центре пруда желтело круглое здание с куполом.
— Что это?
— Петергоф, - махнул рукой Уберфюрер. Седой кивнул:
— Раньше тут был офигенно красивый парк. Особенно осенью красиво. А теперь там заповедник… вот этих самых.
— А здесь? — Иван кивнул на тянущиеся слева от железной дороги огромные заросли.
Сначала он подумал, что это обычный мертвый лес, вроде того, что рядом с ЛАЭС, но оказалось, что ветки огромных деревьев оплетены лианами и словно канатами стянуты между собой. Ощущение от этого леса было странное — словно он единое целое. И смотрит на них — внимательно. Да ну, ерунда. Хотя заходить в такой лес я бы не стал, подумал Иван.
— Хрень какая-то, — сказал Убер.
Седой заворчал
Нелепая смерть Юры-Манделы… Впрочем, почему нелепая?
Точка в затылке опять налилась ртутью. Иван дернулся. Ощущение пропало. Словно ненароком поймал чей-то недобрый взгляд… И тот, кто смотрит, очень старается себя не выдать.
— Подъезжаем, — сказал Уберфюрер.
Впереди показались серые городские кварталы.
Железная дорога тянулась между жилых и промышленных зданий, одинаково заброшенных, пустых. Что удивительно, иногда огромные корпуса заводов казались более живыми. Странное ощущение.
Один раз за бетонной оградой промзопы Иван заметил что-то вроде осиных гнезд, как их рисуют в детских книжках, только эти были побольше.
Они возвышались метров на пять-шесть в высоту. Не хотел бы я разозлить таких ос, подумал Иван и дальше смотрел только вперед, словно обитатели гнезд могли почувствовать его внимание.
В следующий момент рельсы вывели их между городских кварталов. Вдоль дороги тянулись покосившиеся бетонные заборы, местами зияли проломы.
Первыми тварей заметил Кузнецов.
— Там! Там! — показал он куда-то вправо от дороги.
Иван повернулся. От дальнего пятиэтажного дома в их сторону бежали три… нет, четыре… собаки Павлова. Синхронно, словно настроеные на одну волну. Дрезина стукнула, лязгнула. Привычное тарахтение двигателя. Иван поднял автомат. Вообще удивительно, что мы раньше не нарвались — при том шуме, что мы создаем. Но скорость у дрезины хорошая, оторвемся.
Иван повернулся и похлопал Седого по плечу. Давай быстрее.
Тот кивнул и сильнее прижал ручку газа. Двигатель взревел, металлический щелчок — Седой переключил передачу. Дрезина рванулась вперед. Скрежет катков но заржавленным рельсам стал невыносимо громким. Иван сжал зубы. Собаки, которых уже было больше десятка, начали отставать.
Оторвемся, подумал Иван. До Балтийской осталось всего ничего. Квартал, может быть…
В следующее мгновение Уберфюрер заорал:
— Стой! Стой, говорю. Тормози!
Седой рванул рычаг. Визг колодочных тормозов. Искры взлетели метра на полтора вверх.
Дрезина дернулась так, что Иван чуть не пропахал землю носом, еле успел ухватиться за поручень, удержался.
— В чем дело?! — крикнул он.
Уберфюрер привстал, посмотрел вперед, прижимая ладонь ко лбу, как козырек. Уже начинало светать, скоро диггеры вообще будут как слепые… Скинхед присвистнул.
Иван тоже выпрямился и — увидел. На дрезину катилась серо-багровая живая волна.
То есть впечатление создавалось именно такое. Волна. Твари бежали на дрезину почти синхронно, хотя были разные по размеру и повадкам. Собаки Павлова, серые бегунцы, те, новые, с пастями до затылка, с правого фланга ковылял даже рослый Голодный Солдат.
Впрочем, подумал Иван, не так уж их много… Но такое ощущение, что ими кто-то командует — обычно эти твари друг друга на дух не переносят. Блин. Как такое может быть? Хорошо, хоть Кондуктора с ними нет. Или Повара — это было бы чересчур даже для нас.