Питер
Шрифт:
Он выключил фонарь, обернулся проверить, нет ли погони.
Моргнул.
Остаточное пятно света плыло перед глазами. Одинокий фонарь светил вдалеке.
Или это одинокий спутник, мирно идущий на ярмарку, либо… Иван пригнулся. Либо Сазонов.
Свет впереди погас. Так, так, Ванядзе. Испугался? Запаниковал?
Ты не будешь стрелять на свет. Сазонов усмехнулся. Потому что ты не знаешь, кто это идет, а убивать случайного прохожего — это не твой
Я помню, какой ты был, Иван, когда я пришел в команду. Ты был не как все. Ты смотрел на меня и был серьезен. Не издевался. Не презирал, как неумеху — а я был неумеха, криворукий, чего уж скрывать…
Ты смотрел на меня как на человека.
Возможно, за это я тебя и ненавижу.
Я перерос всех. Гладыш, ржавший надо мной и издевавшийся, теперь смотрит мне в рот. Он мой человек, Иван — а не твой. И пускай сегодня Гладыш взбунтовался, это ничего не значит. Гладыш слабый. Рано или поздно он все равно ко мне вернется.
Все, что было твое, — стало моим. Или станет.
Мы ненавидим не тех, кто выше нас и презирает, а тех, кто выше пас — но относится к нам, как к равным. Такова уж человеческая природа.
Сазонов вынул револьвер из кобуры. Огонек впереди вспыхнул снова, начал удаляться. Сазонов перешел на бег.
Фонарик вдруг затрясся сильнее, словно тот, кто его держал, перешел на бег.
Торопимся, да?
Очень я тебе нужен, Сазон?
Иван встал, широко расставив ноги, вскинул автомат к плечу. Пятно света продолжало дергаться вверх-вниз. Бежит, родной.
Он приложился щекой к прохладному гладкому дереву приклада.
Мои любимые конфеты, — сказал он беззвучно. Положил палец на спусковой крючок, чуть прижал. Готово, можно стрелять. Эх, Сазон, Сазон.
— Бато-ончики, — выдохнул Иван и нажал на спуск. Автомат задергался, темноту разорвали вспышки. Раз-два, посчитал он и отпустил спуск.
Фонарик упал на землю, откатился, закачался, освещая кусок тюбинга.
Иван тут же перебежал левее, присел на колено. Снова прицелился, выжидая.
Темнота.
Плечо ноет. Перед глазами плывут синие пятна. Ну же!
Фонарик все так же лежал. «Значит, попал? — подумал Иван. — Или нет?» Стон.
Сазонов бежал легко, свободно. Перед входом в туннель он выкурил последнюю самокрутку, теперь в голове цвел алый цветок. Спокойствие.
Фонарь он держал в вытянутой в сторону левой руке. Правая с револьвером — свободно опущена…
Давай, Ванядзе, купись на мой простенький трюк. А чем проще, тем лучше, да?
Стреляй. А я отвечу. Я быстрый.
Сазон бежал. Звук шагов в гулкой пустоте туннеля дробился и усиливался. Казалось, уже не один Сазонов
Как там сказал Гладыш. Изыди, сатана?
Я сатана.
Выстрел. Сазонов пригнулся. Нервы Ивана сдали, похоже. Ай-яй-яй. А где же твои знаменитые «батончики»?
В короткой вспышке Сазонов увидел человека, вытянувшего в его сторону руку…
В следующее мгновение он вскинул револьвер и выстрелил, не целясь. Два раза. Бах! Бах! Человек упал.
Иван включил фонарик под цевьем, присел над телом, держа палец на спусковом крючке. Попал я?
Куда падает свет, туда летит пуля. Это просто. Почти лазерный прицел.
Человек лежал на боку, неловко подвернув левую руку. Темная одежда, ворот на горле растянут. Рядом лежал складной «калаш». Иван перевел взгляд, посветил фонариком в лицо лежащего…
Чертыхнулся.
Перед ним лежал другой. Не Сазон. «Каждый охотник желает знать». Человек дернулся и зашевелился. Застонал. — Привет, Гладыш, — сказал Иван. — Как ты?
Я попал. Не мог не попасть.
Сазонов наклонился над лежащим. Подсветил фонарем. Твою мать.
Перед ним, изогнувшись на ржавых рельсах, лежал какой-то совершенно незнакомый человек. Шапочка открывала светлые волосы.
Глаза человека были широко раскрыты. Рядышком с убитым лежал дешевый однозарядный обрез.
Сазонов поднял брови.
Я подстрелил случайного прохожего? Забавно. Сазонов дернулся, быстро встал.
Огляделся, держа фонарь. В следующее мгновение он вздрогнул так, что чуть не выронил его.
Где-то вдалеке зазвучали выстрелы.
Не тот туннель. Сазонов выругался. Я выбрал не тот туннель. Ошибка за ошибкой.
Впрочем, он подсветил мертвецу лицо. Зато, кажется, список преступлений Ивана Меркулова стал длиннее на одно немотивированное убийство.
Пора возвращаться. Докладывать генералу.
— Ван, — губы Гладыша шевельнулись, сложились в усмешку. — Командир. Я…
— Тихо, — сказал Иван. — Молчи.
— Не тот…
— Что? — Иван наклонился к лежащему. — Что ты говоришь?
— Не тот туннель, — сказал Гладыш. Редкие зубы обнажились в окровавленной улыбке. — Командир. Мне теперь в ад?
Иван покачал головой. Нет. Гладышев — убийца и маньяк. Но даже убийце и маньяку не помешает немного надежды.
— Хорошо, — сказал Гладыш и замер. Плоское, изрезанное морщинами лицо обмякло.
Черт.
Иван встал. Обернулся. Вдали мелькали лучи фонарей. Скоро здесь будут патрули Альянса.
Пора было идти на Сенную. Скрываться от правосудия.