Питирим
Шрифт:
– Где твоя пистоль?
– прошептал "лесной патриарх".
– А пошто тебе?
– удивленно вскинул бровями Богдашка.
– Рази! Рази его в сердце!
Богдашка остолбенел.
Питирим, как нарочно, вышел вперед, к самому краю помоста, и, указав на старцев-расколоучителей, обратился к народу: - Православнии! Что нам с вами делать? Зрите! Кроме поданного доношения, ничего не отвечают.
На лице диакона Александра появилась грустная улыбка. Все думали, что он что-нибудь скажет, но он, как и все другие расколоучители, упорно молчал.
"Лесной патриарх"
Питирим внимательно выслушивал подошедших к нему церковников-мирян. Они жаловались епископу на взяточников-ландратов, на злоупотребления монастырских сборщиков. Старцы униженно стояли в стороне. Один диакон Александр, все время гордо державший голову высоко и с достоинством, быстрыми шагами сошел с помоста на землю и, не оглядываясь ни на кого, пошел в скит. Питирим, хотя и беседовал с мирянами, а все же пристально посмотрел вслед диакону и улыбнулся одними губами, тонкими и плотно сжатыми. Глаза же епископа не улыбались и глядели строго и холодно.
Под конец беседы с раскольниками Питирим благословил всех и сказал:
– В губернии нашей есть люди, своею волею предающие себя сожжению. Сие есть безумие и окаянство! Бог наш не есть Нерон, ни Каракалла, которым мучить людей за забавку было. И каковы плоды могут быть от таковых безумных страдальцев? И еще говорю вам: развелись в лесах и такие люди, как хощут, тако творят. Безумцы эти говорят: "Ежели меня мучили, то и мне не грех другого погубить". Они враждебностью и отчаяньем дышат. Только то страдание угодно богу, ежели за известную истину, за догматы вечной правды, за укрепление державы родной... Злострадающие, не обретая себе покоя, бешено вливалися в бунтовские полчища булавинские противу царя, противу веры... Усердно молю здесь и увещеваю керженских мирян и скитожительствующих избегать сего окаянства и погибели. Гнать от себя мстительных и вредных проходимцев... Если среди вас есть такие, пускай они убьют меня, но я повторяю: это самые враги и есть... Не слушайте и ловите их!
На этом и кончилось собрание в Пафнутьеве. Епископ в кругу своих приближенных в доме настоятеля пафнутьевской церкви, священника Ивана Петрова, высказал досаду, что "раскольщики безответно молчали, не защищали себя".
– Был и я раскольщиком и супротивничал со смелою отвагою, а они молчат... Доброго успеха им от сего ожидать не можно... Без твердости и воли может ли существовать ратоборство за догмат? Стало быть, им не дорого то, за что они стоят...
Керженские скитожители, расходясь по домам, молились: "Избави нас, боже, впредь от неистового дождя словес антихристовых". И отплевывались.
Снова собрались диаконовцы в келье Александра. Лица у всех были красные, смущенные. Сам Варсонофий избегал взгляда вождя.
– А что можно было сделать?!
– сокрушенно вздыхал старец Герасим.
Явился в келью и "лесной патриарх". Он был угрюм и порывист.
– Обляпали грязью самоих себя, - процедил он сквозь зубы.
– Срамота!
Варсонофий метнул в его сторону беспокойный взгляд:
– Ныряй, да под плот не угождай!
"Лесной патриарх" промолчал.
Как перед собранием, так и теперь, разговор у диаконовцев не клеился. Сюда пожаловали и расколоучители от енуфриевцев, филипповцев, "бегунов", самокрещенцев и другие. Все выглядели озадаченными, приниженными.
– Опутал нас противник божий, судия сатанинский!
– печаловались они.
Варсонофий старался ободрить старцев. Он говорил:
– Дух святый, истинный и животворящий всегда одержит победу над тьмой, и не кто иной, как бог, подсказал нам написать те непротивленческие ответы. Дух ложный, противный погибнет, не взирая ни на какие ухищрения. Последний суд будет в граде небесном, а не в граде падений и темноты, в граде вышнем Иерусалиме, и руководитель и всему миру хранитель - спаситель - все видит и знает.
На Варсонофия взглянул Александр пристально, нахмурившись:
– Спаситель видит: где правда, где обман, а ты хочешь, чтобы мы, обманывающие власть, не знали, что мы делаем?.. К лицу ли нам извитие словес, которое мы не хощем слышать даже от Питирима?
Расколоучитель бегунов встрепенулся и сказал с желчью:
– У власти все человецы в покорстве состоят, и покориться властям значит покориться образу антихриста, ибо по Апокалипсису он будет иметь свой образ, свой порядок...
Александр остановил его:
– Нет! Вспомни слова апостола Павла: всяка душа властем предержащим да повинуется.
Бегун заволновался:
– Врешь! Не в покорении ему святии верных утверждают, но на брань возбуждают. Молитися за царя - значит молитися против себя, значит молитися об истреблении христиан, то есть странников и бедняков.
– Вы погибнете!
– закричал Александр на бегунов.
– Не имея ни града, ни села, ни дому, бродяжничая по "любезным пустыням", вы не имеете связи меж собой... Вы мухе подобны необщительной...
– И будут у вас, - вмешался Варсонофий, - одни беглые, бездомные и бедняки, и не будет у вас богатых, оседлых людей, и погибнете вы в нищете, о чем и сказал вам наш мудрый диакон Александр.
Старец Варсонофий почтительно поклонился диакону.
Бегун обругался. Волосы его растрепались, рубаху на вороте он разорвал, оголив загорелую грудь. Хриплым голосом он проклинал керженцев за бессловесную рабскую податливость.
– Отвечай, диакон, вождь глупых овец, что теперь делать всем нам?
Александр, после некоторого раздумья, сказал:
– Ограждайся своей правой верой, как камень, будь тверд в своих мыслях, опасностей не беги, закон царей выполняй, но душу им не продавай...
– Вси вы сребролюбием и суетою помрачены! Гады вы! Гады вы! Гады!..
Бегун рванулся к двери, сквернословя и отплевываясь.
– Душе тяжело! Дышать не можно! О горе нам, странникам!
– простонал он, скрываясь за дверью.
– Горе нам, отверженным!
Александр страдальчески улыбнулся. Варсонофий закрыл глаза руками. Александр гневно сказал: