Питирим
Шрифт:
За те вины учинить им всем наказание, вместо торговой казни, - бить шелепами нещадно. Впредь сторожам над сторожами и над делами в приказе и над приставами, приставам над колодниками - иметь смотрение. О том обязать их сказками по приказному регулу. А над ними над всеми для достоверного смотрения определить в том приказе дневальных и подьячих, которым каждому свое дневание дневать и ночевать в том приказе неисходно. Обязать их в том сказками же. А над всеми теми сторожами и приставами и подьячими прилежно смотреть дьяку, а ежели из них кто в чем
По распоряжению Питирима Ржевский посадил своего помощника Ивана Михайловича на десять суток под арест: "Дабы впредь было таковое творить неповадно. Пей, а ума не теряй". Так было сказано и в губернаторском приказе.
После совещания с епископом Ржевский издал приказ: "Всех гулящих и слоняющихся по городу людей, а особливо которые под видом будто бы чем промышляли и торговали, хватать и допрашивать. Также накрепко смотреть приезжих, какие люди, и чтобы всякий хозяин тотчас объявил, кто к нему станет и какой человек.
На дьяка Ивана наложил Питирим строгую эпитимию: сто поклонов каждодневно в соборе утром и вечером, не вкушать вина в течение года.
– Настает пора, когда не до этого, - сказал ему Питирим.
– И работы тебе будет немало.
Дьяк слушал епископа, подавляя в себе тяжелые, грустные вздохи.
Самым же большим событием этого дня была отправка Ржевским по приказу Питирима в Васильсурск семи стругов с гвардейцами для поимки Софрона и иных "воров".
IX
Филька примчался к Степаниде веселый, возбужденный; глаза его сияли таким торжеством, что Степанида подумала: уж не клад ли какой парень где-нибудь выкопал. А Филька - шапку об пол и на колени перед иконой, да за юбку Степаниду:
– Вставай, молись!
– О чем?
– Ватага под Лысковом разбила гвардейцев. Семь стругов на дно пустили. Благодари господа бога... благодари... Экая ты, право! Он подарок тебе прислал, Софрон, а мне десять рублей деньгами. Молись!
Степанида охотно стала на колени.
– Говори... Слава тебе, господи, потопившему в водах струги Питиримовы... пускай пожрет их на дне пучина окияна-моря, слопает колдун речной, а богатства несметные останутся народу голянскому и нам с тобой.
Степанида радостным голосом послушно, слово в слово, повторяла выдуманную Филькой молитву, а когда молитва кончилась (как показалось Степаниде - по случаю того, что Филька не знал, что дальше говорить), она поднялась с пола и стыдливо спросила:
– А подарок?
Филька достал из-за пазухи большой шелковый платок-ширинку с золотыми каймами и кистями и отдал ей.
– У княгини у одной отбил, - шепнул Филька.
Степанида и сама видела: кому же иначе такую нарядную ширинку с кистями носить? Глаза ее разгорелись, заиграли... Но Филька не велел долго любоваться:
– Убери, неровен час, соглядатай какой под окном.
Степанида упрятала ширинку в подполье, закрыла ставни на окнах. Потом оба пересчитывали, перекладывали с руки на руку серебряные рубли-крестовики. "Хитер царь-антихрист, чего придумал!" Чуть не сорвалось у Фильки: "Дай бог ему здоровья". На рубле был крест из четырех букв "П", отчего и рубль этот назывался в народе "крестовиком". Хоть и антихристова печать, а деньги... И любовались на эти рубли Филька и Степанида с большим удовольствием, забыв обо всем на свете.
– Польза большая народу будет от ватаги. Помогать ей надо... Богу за нее надо молиться, - говорил растроганным голосом Филька.
– Да хранит их всевышний...
– набожно произнесла Степанида, сочувственно вздохнув. А потом с тоской спросила: - Почему ты не можешь найти клада?
Филька, как бы дразня ее, с горящими глазами стал рассказывать о том, какие у разбойников бывают большие богатства и как они зарывают их в землю... Таких кладов много в лесах и на горах Поволжья... "Вот бы нам с тобой!"
Степанида просила его рассказать что-нибудь о кладах. Любила она слушать такие рассказы. Да и не одна она. В народе везде мечтали о кладах, ибо "от трудов праведных не наживешь палат каменных, а вором быть не всякому доступно". Помечтаешь о кладе, на сердце как будто повеселее становится.
Фильке именно того и надо было. Толкнул он, шутя, Степаниду, та, конечно, взвизгнула, опустилась с томными глазами на постель так, что затрещали доски. Филька загоготал, устроившись на скамье против нее.
– Слушай...
Он вобрал в себя воздух, облизнулся с таким видом, будто собирается поведать что-то до крайности редкостное, какую-то из ряда вон выходящую историю, а сам ни с места.
Степанида от нетерпения и любопытства тяжело дышала, беспокойно шевелила коленями. Филька нарочно не торопился, чтобы больше раззадорить бабу.
– Были в смутные времена паны, - начал он не спеша.
– И ходили те паны-ляхи по земле нашей и пригинали народ к земле, как былинку. И вот выбрали паны притон в одном месте, у нас в лесах. И стали из него наезжать и грабить. Всего чаще по праздникам, когда народ расходился по церквам и на базары. Заберут паны, что получше, а деревню зажгут. Этим они вывели народ изо всякого терпения. И вот согласились против них три волости. Окружили притон так, что разбойникам некуда деться. Стали они награбленное добро зарывать в землю в кадке, и не просто, а с приговорком, чтобы то добро никому не досталось. Атаман ударился о землю, сделался черным вороном и улетел. Товарищей же его всех захватили и "покоренили"*.
_______________
* Особая казнь. С одной стороны корни дерева подрубались, дерево
наклоняли и засовывали в образовавшуюся под деревом пустоту человека,
а дерево опять ставили прямиком.
– Улетел?
– спросила Степанида.
– Да. Улетел, окаянный.
– А добро?
– Так и осталось в земле. Искали его, искали, да нешто найдешь? Вот откуда в землях неведомые богатства и кроются...
– Вс??
– Вс?.
Степанида разочарованно покачала головой: