Питирим
Шрифт:
XVII
Налет на цейхгауз удался как нельзя лучше. Пострадал только один Антошка Истомин - ему прострелили ногу. Сплоховал "старый подьячий", погорячился, недоглядел. Остальные выдержали бой с честью и безболезненно.
В гору с берега Истомина внесли товарищи на руках. Ухаживать за ним взялся отец Карп. Он набрал каких-то трав, сварил их и примачивал ими рану на ноге Истомина. В эти минуты раненый приходил к мысли, что зря он нападал на отца Карпа и зря хотел его утопить. Оказался нужным человеком.
– Хоть и смеялся я над тобой, а спасибо!.. Прости!.. На пасху за это пятак покажу...
– шутил, пересиливая боль, Антошка. Все ему сочувствовали. Положили его в лучшую землянку.
Цейхгауз одел ватажников в мундиры тюремщиков, в Преображенские камзолы, в офицерские шинели.
Смеху много было, когда, вместо разбойников, на берегу появились тюремные пристава и офицерство.
Однажды, когда ватажники пошли в лес дров нарубить, навстречу им попался цыган, а позади него лошадь, а на ней верхом баба. Ребята сразу о дровах забыли, из головы вылетело. А цыган идет и нос задрал. Смотрит на всех свысока: "Что, мол, разинули рты, или не видали?" Баба глазами играет, румяная и вообще... Можно и завтра ведь нарубить дров, зачем именно сегодня?
Все бросились навстречу цыгану.
– Хороша, как писаная миска...
– подмигнул Тюнею Сюндяеву Филатка при виде верховой женщины.
– Питер женится, Москва замуж выходит, Нижний так живет... Мир вам! засуетился и отец Карп, болтая какую-то чепуху. А глаза тоже горят.
– Ишь ты!
– показал на него пальцем Чесалов.
– На руке четки, а в уме тетки... Смотри, батя! Не греши!
Женщина, решившаяся доброхотно пожаловать в стан ватажников, - это ли не чудо?! Это ли не диво?! Цыгана и коня со всадницей окружили тесным кольцом. Наперебой начали расспрашивать: кто такая есть и зачем?
Цыган солидно ответил:
– В плен взял, вот и все. Атаману дарю вместе с лошадью.
Степанида томно улыбнулась.
– Ой, не похожа на пленницу! Ой, обманывает!
– грозился пальцем на Сыча, с хитрой улыбкой, Байбулат.
– На то он и цыган, чтобы обманывать...
Сыч, не обращая внимания на все эти шутки, спросил, где атаман.
– В своем шатре.
– Так бы и сказали... Чудаки!
И он деловито направился сквозь толпу к шатру Софрона. Степанида послушно следовала за ним на своем белом жеребце, который во время разговоров не стоял на месте спокойно, причиняя ей немало хлопот.
– Молви хоть словечко!
– умолял ее шедший рядом отец Карп. Она улыбалась. Видимо, ей было приятно, что ею так интересуются. Над попом смеялись.
– Что? Иль и тебя прихватило?!
Поп краснел, обливаясь потом, хотя и было холодно.
– Ну, вы, тише, тише... Не безобразьте, - одернул их цыган. Испугать девчонку можно... Неловко.
Все расхохотались: - Девчонка! Хороша девчонка!
– Вот и девчонка...
– огрызнулся цыган.
– Вы в зубы ей не глядели... И не знаете...
– А ты глядел?
Новый взрыв хохота.
Поп никак не мог сдержаться, чтобы не вмешаться в разговор.
– Лобзания красивых лиц должно настолько же остерегаться, насколько укушений ядовитых животных...
Цыган показал ему кулак: "Видел?"
Опять хохот.
Из шатра вышел Софрон. Он удивленно встретил шествие, приближавшееся к нему.
– Здорово, атаман!
– весело крикнул Сыч.
– Пленницу привел, - указал он на Степаниду.
– Отбил у неприятеля. Персидскую княжну.
Софрон улыбнулся.
– Здорово!
– протянул он руку Степаниде.
– Ты как попала к нам?
Степанида ловко соскочила с лошади, сверкнув белизною коленок и малиновым шелком исподней юбки (перешила из рясы).
Софрон и цыган вошли в шатер, пропустив вперед Степаниду. Братаны остались на воле и, почесывая затылки, с разочарованным видом стали расходиться.
Цыган рассказал о всех своих приключениях. Софрон спросил его насчет Зубова. Оказывается, Зубов еще из Нижнего не возвращался. Софрон и вся ватага были очень довольны Зубовым. Если бы не он, не разбить бы цейхгауза.
Сыч сказал, что видел Зубова на базаре с каким-то другим человеком, оба они хотели идти в Крестовоздвиженский монастырь. Степанида насторожилась. Софрон спросил: значит, он еще не передал записку кому нужно? Цыган ответил: "Нет!" Тогда и Сыч и Степанида заметили беспокойство на лице Софрона. Степанида уже поняла, в чем дело. Смекалиста была жонка на этот счет, однако промолчала. "И разбойники любовью занимаются..." подумала про себя, но вида никакого не показала, ибо у нее своя была цель, ради которой она приехала сюда, в становище.
Цыган ушел. Степанида и Софрон остались одни. Им подали есть. Не весьма жирный ужин.
– Благодарствую.
Софрон низко поклонился жонке. Она ответила ему тем же.
– Ты - не кто иной - спасла меня от темницы... Это я знаю.
– Не я, а бедный наш народ... Наказали мне - я исполнила.
– Знаю все. А что стало с приставом?
– Сидит в земляной тюрьме.
– Жалко его. А как поживает дружок твой, боевой кузнец Филька?
– Тоскует.
– О чем же он тоскует?
– О бедности, о скудости... О скудости пожитка...
Софрон сказал:
– Корысть ненасытна. Богатство более служит ко злу, чем к добру. Не надо об этом беспокоиться.
Степанида не совсем довольна осталась этими словами атамана. У нее на языке вертелось свое, о чем она долго думала и ради чего, собственно, и приехала сюда.
– Богатый господствует над бедным, и должник делается рабом заимодавца... Об этом даже сам Соломон сказал. И в жизни так оно и бывает, и никто этого не изменил еще. А надо бы!