Питомцы апокалипсиса
Шрифт:
Пролог
От мамы и сестренки у Стаса не осталось ничего, кроме воспоминаний. Ни одной фотографии. Ни одной из дешевых пластиковых заколок-рыбок – их Лена разбрасывала по всей квартире, и даже в школьном портфеле Стаса всегда валялось штуки три-четыре. Ни одного из брелоков «Мстители», подарков мамы. Будто никогда и не было у Стаса семьи на Земле.
Он помнил, как сонным воскресным днем гулял во дворе с сестренкой. Лена рисовала мелками на асфальте кривую рожицу кролика, а сам Стас сидел на качелях, лениво отталкиваясь ногой от земли, и не замечая носившихся вокруг детей.
Ему тогда
Ярко светило летнее солнце, обжигая детям макушки, в голове мальчика гудело от жара, но детскую площадку ему не хотелось покидать.
А идти надо было. Сначала домой – отвести Лену, – затем снова в больницу. Снова к маме.
Быстрое облако сползло с солнца, и Стас прикрыл глаза от освобожденного ослепительного света. Скрипела под рукой горячая веревка качелей.
Две девочки того же возраста что и Стас, со смехом покатились с горки «паровозиком». Девочка спереди пыталась выпрямить белые коленки, чтобы не повалиться на бок, но вторая за них держалась и не отпускала. Почти у самой земли обе перевернулись и упали чуть ли не к самым ногам Стаса.
Мальчик протянул руку и помог девочкам подняться, а когда они, отряхиваясь, начали благодарить его, просто отошел в сторону.
– Грубиян! – крикнула одна из девочек в спину Стаса.
– Лиза, какой же он грубиян, раз помог нам?
– А кто еще помогает и сразу убегает?
– М-м…супергерои?
– Да нет же? Грубияны!
На крики сзади Стас так и не обернулся.
Нет, в юном возрасте наш герой не считал девочек вампирами, с которыми стоит только заговорить, как они тут же гипнозом заставят пригласить их домой и съедят всю твою семью. Казановой он, понятно, не был, но общался охотно со всеми сверстниками. Только в тот день – у Стаса нутро чуяло – случилось что-то непоправимое. Что-то страшнее вампиров.
В любой другой день кроме воскресенья, Стас, возможно, подружился бы с теми девочками. Или играл бы с друзьями в футбол. Или завалился бы на диван перечитывать любимые потрепанные комиксы. Или смотрел бы боевик по ящику.
Но сегодня было воскресенье. А значит: снова через силу переступать порог забитой больными людьми раковой палаты. Снова считать третью от двери подушку и натыкаться взглядом на розовую лысую голову мамы. Снова ее дрожащая рука в пятнах экземы погладит его по лицу. Снова смотреть, как мамы под больничной рубашкой стало еще меньше по сравнению с прошлым визитом неделю назад.
А сегодня вдобавок точно нагрянет что-то новое неизбежное.
– Сегодня я пойду с тобой к маме, – заявила Лена.
– Ты еще мелкая, тебя не впустят в больницу, – отмахнулся мальчик.
Лена выпрямилась и уперла кулачки в бока.
– И когда же я стану не мелкой?
– Когда…когда все твои молочные зубы выпадут, – придумал на ходу Стас. Лена недоверчиво глянула на него.
– А твои что ли все выпали?
Стас ощерил рот в широкой улыбке:
– Конечно, смотри сама, – соврал мальчик. На самом деле, три задних «молочника» никак не хотели вываливаться, хоть Стас время от времени усердно шатал их языком.
Лена нахмурилась, совсем как взрослая, но все же сдалась.
– Ладно, но пообещай не выдавать маме, что я смотрела «Рыжую Принцессу» допоздна.
– Если только пообещаешь больше не смотреть свою «Принцессу» допоздна, – сказал мальчик, заглядывая сестренке за плечо.
На асфальте Лена нарисовала желтый выпуклый круг. Очень похоже на обручальное кольцо в маминой шкатулке. Даже две пересекающиеся царапины на ободке такие же.
На памяти Стаса мама никогда не носила кольцо. Видимо, обручальные кольца – штуки очень неудобные. И, нося их, люди вынуждены блюсти некий тяжкий обет, как Зеленые Фонари в обмен на кольца силы клянутся защищать жизнь во Вселенной.
Раньше мальчику иногда грезилось, как однажды в дверь их квартиры громко постучат. Стас сразу бросится открывать дверь. Может, кто-то из одноклассников хочет поиграть в футбол или сгонять на велосипедах на озеро?
Стоявший за порогом высокий незнакомец посмотрит на Стаса сверху вниз. Глаженый синий мундир с серебряным шитьем, увешанный золотыми медалями, зазвенит на мужчине, когда тот молча войдет в прихожую.
– Вас не впускали! – возмутится Стас. Но мужчина только взъерошит ладонью ему волосы. На безымянном пальце поднятой руки сверкнет гладкое золотое кольцо. Лена из комнаты увидит мужчину и закричит:
– Ма-а-а-а-ам! Кто-то пришел.
Стас уже занесет ногу, чтобы пнуть по сверкающему черному сапогу наглого дядьку. Но тут выйдет из кухни мама, вытирая руки о фартук. Она будет уставшей после готовки мясного рулета, но все равно красивой и не больной раком. Увидев незваного гостя, мама побледнеет, спрячет левую руку в карман фартука и бросится в спальню.
– Вы ее напугали, – возмутится Стас, решая все же пнуть чужака. Но мама уже вернется, и золотое кольцо с двумя царапинами сверкнет на ее пальце в тусклом свете прихожей. Мама бросится на грудь незнакомца и одновременно заплачет, и засмеется. Высунется на шум Лена. И гладя маму по никогда не выпадавшим в грезе мальчика волнистым волосам, незнакомец улыбнется Стасу и Лене. Старые обеты засияют с новой силой.
И тогда мальчик передумает пинать гостя за то, что тот вломился к ним. Ведь хозяин не должен спрашивать разрешения войти в собственный дом.
Стоило мальчику бросить взгляд на меловый желтый обод на раскаленном асфальте, как давняя греза снова вцепилась ему в глаза зубами. И не отпускала почти весь день, до самой больницы.
Когда перед запруженной больными палатой, словно свиньями загоном, уборщица, моя пол, сказала мальчику: «Твоя мама умерла, сынок, нечего тут топтать, иди домой», он решил, что ему померещилось. Но, увидев на третьей от двери подушке розовую голову незнакомой женщины, Стас сел прямо на порог, в горле его набухло нечто огромное, давящее, столь страшное, что он вдруг, не выдержав, расплакался. Кто-то из пациентов спросил его, в чем дело и, не дожидаясь ответа, отвернулся к стене. А Стас лишь мотал головой, и снова и снова пересчитывал подушки от двери. Первая, вторая, третья…первая, вторая, третья…
Когда мама умерла у Флеша, его любимейшего героя комиксов, мета-человеку в красном трико ничего не стоило отмотать время вспять. Но сегодня мама умерла не у Флеша – у Стаса.
Врачи и медсестры, перешагивая через Стаса туда-сюда, громко возмущались: «Чей это ребенок? Чей это ребенок?», пока уборщица не согнала его с порога шваброй: «Блин, чего ты как маленький».
Он отбежал в угол коридора, туда, где уборщица еще не елозила шваброй, и смотрел через открытую дверь на десяток обреченных людей в раковой палате. Кто-то читал газету, кто-то копался в телефоне, кто-то сопел во сне. Никто не ныл.