Шрифт:
* * *
Вечер тянулся долго, как всегда бывает по вторникам. Последним номером программы были «Высокие горы», а парочка поклонников Вогарта найдется везде.
По правде сказать, я и сам его поклонник, а посему решил, что не буду закрывать лавочку до конца фильма, а потом запру заведение и отправлюсь наверх, на боковую. Время близилось к двум часам, и у меня осталось только двое посетителей, оба завсегдатаи. Оба сидели за стойкой. Оба пялились в телевизор, оба тянули пиво. Я стоял в дальнем конце стойки, сложив руки поверх белого
Мое имя – Чарлз Роберт Пул. Все зовут меня Чарли. Чарли Пул. Ну вот, теперь и вы знаете.
«Высокие горы» кончились тем, что полицейский уложил Вогарта выстрелом в спину, и развеселая компания Иды Люпин больше не могла строить ему козни.
Я произнес:
– Ладно, господа, пора допивать. Спать что-то хочется.
Эти двое были нормальными парнями, не то что иные из тех, которые заглядывают по выходным и хотят, чтобы ночь никогда не кончалась. Они допили пиво, сказали: «Спокойной ночи, Чарли», и вышли вон, сделав мне ручкой.
Я помахал в ответ, тоже пожелал им доброй ночи, сполоснул их кружки, поставил на сушилку, и тут дверь открылась снова. Вошли двое парней в костюмах и пальто застегнутых на все пуговицы. Было видно, что они в белых сорочках и при галстуках. Нечасто узреешь такое в баре в Канарси в половине третьего ночи со вторника на среду.
Я сказал:
– Извините, господа, мы закрываемся.
– Все в порядке, племянничек, – отозвался один из парней. Они подошли к стойке и взгромоздились на табуреты.
Я воззрился на них. Оба разглядывали меня и ухмылялись. На вид – крутые ребята. Я узнал обоих – это были дружки моего дяди Эла. И тот и другой уже заходили ко мне, оставляли либо забирали когда сверток, когда какую-нибудь записку.
– Ой, а я-то вас поначалу и не признал, – сказал я.
Тот из них, который взял на себя ведение переговоров, ответил:
– Так ты нас знаешь, не правда ли, племянничек? Я хочу сказать – знаешь в лицо. Я прав?
Это их «племянничек» было чем-то вроде шутливой подначки. Дружки дяди Эла все время так меня называли. Это значило, что я не считаюсь настоящим членом организации и имею работу лишь благодаря дядюшке Элу, а без него, вероятно, подох бы с голоду. Я понял, что имел в виду этот парень, когда назвал меня «племянничком», но ничуть не обиделся. Во-первых, эти двое, как и другие ребята из организации, были крутыми парнями, подлыми и мерзкими злодеями. Во-вторых, против правды не попрешь, а это была правда: лень раньше меня родилась, и вот уже двадцать четыре года я живу лодырем. И уже давно отдал бы концы, не будь дяди Эла и этой работы в баре. Так зачем лезть в бутылку только потому, что человек называет тебя «племянничком»?
Поэтому я просто сказал:
– Конечно, я вас знаю. Вы уже как-то заходили.
Второй парень процедил:
– Слышь, он нас узнает…
– Как не узнать, – ответил первый. – Мы уже как-то заходили.
Жизнь вечно подделывается под искусство. И все же я готов был биться об заклад, что ни один из них никогда не читал Хемингуэя.
– Чем могу служить? – спросил я, надеясь, что они просто принесли какой-нибудь сверток для передачи и сейчас уйдут. Я устал. Кабы не эти «Высокие горы», я прикрыл бы лавочку уже в час ночи.
– Да уж кое-чем можешь, племянничек, – ответил первый. – Ты можешь услуги ради взглянуть на эту штуку и сказать, как она тебе нравится.
Он полез в карман пальто, извлек оттуда маленькую белую картонку, похожую на визитную карточку, и положил ее на стойку, прихлопнув ладонью.
Потом убрал руку.
– Ну, как она тебе? – спросил он.
На карточке было мое имя и что-то похожее на чернильную кляксу.
– Ну-с, и что же это такое? – спросил я.
Парни переглянулись. Второй сказал первому:
– Он что – разыгрывает нас?
– Не знаю, – ответил первый и посмотрел на меня как-то уж очень недоверчиво. – Ты не понимаешь, что это за штука?
Я пожал плечами и покачал головой, переводя взгляд с карточки на их физиономии и обратно. Я едва сдерживал улыбку: мне казалось, что это какой-то розыгрыш или что-нибудь в этом роде. Все дружки дяди Эла считают своим долгом время от времени прикалывать меня – никчемного лодыря, дядюшкиного племянничка. Ну да приходится с этим мириться, если хочешь мягко спать.
Первый посидел с минуту, потом покачал головой и сказал:
– Он не знает. Ей-богу, не знает.
– Вот это племянник, в натуре, – проговорил второй. – Племянничек, да ты всем племянничкам племянничек. Всех племянничков в мире собрали и скатали из них тебя, ты это знаешь?
– В чем тут юмор? – спросил я. – Сдаюсь. Говорите отгадку.
– Юмор, – сказал второй. Он произнес это слово так, будто ему не верилось, что такое вообще возможно.
Первый постучал по картонке. У него были толстые пальцы и грязь под ногтями.
– Это метка, племянничек, понимаешь? – сказал он – Черная метка, и помечен ею ты.
– Он до сих пор ничего не понимает, – подал голос второй – Нет, веришь ли – он до сих пор ничего не фурычит.
– Зафурычит, – ответил первый. Он быстро сунул правую руку за пазуху пальто и достал пистолет – здоровенный черный угловатый блестящий пистолет, из дула которого веяло смертью. И дуло это смотрело прямо на меня.
– Эй! – воскликнул я и, кажется, вытянул руки перед грудью, будто защищаясь. Подсознательно я все еще был убежден, что все это – розыгрыш и парни пришли сюда попугать племянничка. Поэтому я и сказал:
– Эй! Ты что, хочешь ранить кого-нибудь?
– Открывай кассу, – велел первый, по-прежнему держа меня на мушке. Вся штука в том, что это должно выглядеть как ограбление, понимаешь?
Уразумел, о чем я, племянничек?
– Не уразумел, – проговорил второй. – Ничего он не уразумел.
– Совершенно верно, – сказал я, как бы давая им возможность объяснить мне, что к чему. – Ничего я не уразумел.
– Эта метка означает, что тебе крышка, – заявил первый. – Твоя песенка спета. Иди открывай кассу.