Плач льва
Шрифт:
— Джейн, как это ни печально, ты не должна слепо тешить себя иллюзиями. В твоем случае диагноз окончателен, и «никогда» означает именно «никогда», а не «возможно», «вероятно» или «все бывает». Конечно, я могла бы умалчивать об этом, как женщина, но как врач я просто не имею права.
— Я не тешу. — Женя чуть слышно пошевелила губами.
— Тебе следует понимать: это не только твое горе. Мне тоже тяжело смириться с мыслью, что я никогда не стану бабушкой.
«Что мне делать? Просить прощения?»
— Я думаю, мы с Майком сможем усыновить ребенка.
— Да-да, наслышана о ваших планах.
«Звучит
— А тебе не кажется, девочка, что фамилию Каннингем должен носить кто-то гораздо более достойный, чем плод неизвестно чьей любви?
«Итак, маски сброшены. Цель визита ясна. Что ж, мне тоже ни к чему притворяться».
— Мне кажется, — Женя даже приподнялась на подушках, — это не ваше дело.
— Мой сын — не мое дело? Вот это новости!
— Наша личная жизнь вас не касается.
— Ваша — нет. А вот его даже очень. Если бы это могло относиться к тебе, я бы непременно сказала, что, когда ты станешь матерью, поймешь, но, к сожалению, ты не сможешь понять никогда, что мать не может спокойно смотреть на то, как ее ребенок рушит свою жизнь.
— Майк рушит свою жизнь?
— Конечно! — Линда даже всплеснула руками и уставилась на Женю такими удивленными глазами, как будто пыталась и не могла смириться с мыслью, что в собеседницы ей досталась форменная идиотка, которая ничего не смыслит в жизни и которой нужно все разжевывать и излагать в деталях и подробностях вместо принятых в приличном обществе намеков и полутонов.
— Я не понимаю.
— Хорошо. Если ты настаиваешь, не буду лукавить. Оставаясь с тобой, мой сын делает себя несчастным.
— Я этого не замечаю, — Женя говорила категорично, старалась прибавить голосу уверенности, а взгляду — достоинства.
— Пока нет, Джейн. Но рано или поздно это станет очевидным. И если не для тебя, то для него. Его станут мучить эти узы, взятые на себя обязательства, от которых невозможно отказаться. Ты ведь понимаешь, развод в приличном обществе — страшный скандал.
— Развод в приличном обществе — юридический акт, совершенный по волеизъявлению двух взрослых людей. И, честно говоря, я совершенно не понимаю, почему мы обсуждаем расторжение брака, который еще не состоялся.
— Вот именно, Джейн. Наконец-то ты меня понимаешь!
Женя не понимала ровным счетом ничего, но объяснения не заставили себя ждать:
— Для того чтобы не разводиться, этот брак не стоит и заключать.
— Вы хотите сказать, что…
— Что тебе не стоит выходить замуж за моего сына. Подумай о нем. Ты же любишь его. Разве должен он расплачиваться за то, что случилось, вместе с тобой?
Женя не знала, откуда взялись у нее силы, чтобы не закричать, не сорваться, не вцепиться в это исполненное фальшивым сочувствием холеное лицо, не оттолкнуть эту лживо-ласковую, положенную на ее плечо руку. Как смогла она держать удар и отвечать спокойно, ничем не выдавая охвативших ее одновременно брезгливости, ненависти и отчаяния?
— Мне кажется, Майк сам должен решать.
— Что ты! — Линда снова всплеснула руками и даже улыбнулась краешком рта, демонстрируя таким образом всю несуразность Жениного высказывания. — Это просто нелепо! Неужели ты можешь предположить, что мой сын способен оттолкнуть человека, с которым случилось несчастье? Он не так воспитан.
«Сложно представить, что его воспитали вы», — девушка с трудом удержалась от того, чтобы не произнести этого вслух.
— Джейн, если ты любишь его, ты дашь ему свободу! — Вызов был сделан, и Женя с готовностью подняла перчатку:
— Но если он меня любит, он не позволит мне этого сделать. — Она говорила зло, гордо и, хотя продолжала лежать на кровати, была уверена, что возвышается над собеседницей.
Линда поднялась, прошла к двери, обернулась и бросила на Женю последний, теперь уже вполне искренне сочувствующий взгляд.
— Если любит, — произнесла она на прощание и захлопнула дверь.
Миссис Каннингем удалилась непобежденной. Она добилась того, чего хотела: посеяла сомнения, заставила думать, обращать внимание на мелочи, искать доказательства. И хотя жизнь после выписки из больницы постепенно вернулась в обычную колею, Женя никак не могла заставить себя забыть то короткое, но так много значащее и столь многое объясняющее «если». Девушка пыталась убедить себя в беспочвенности подозрений, но старания были безуспешными. Ей просто необходима оказалась возможность проверить истинные чувства молодого человека, который вновь вернулся к разговорам о свадьбе, предлагал назначить точную дату, составить список гостей и выбрать имя ребенку, которого они усыновят, как только поженятся. И было во всем этом столько поспешности, будто он действительно пытался отрезать себе пути к отступлению.
Женя присматривалась к деталям, анализировала слова и поступки, но делать ничего не делала. И, наверное, так ничего и не предприняла бы: вышла бы замуж и со временем все же сумела выкинуть из головы все свои сомнения, если бы не…
— Отличный номер с афалинами, — полетело вслед Жене, когда она мчалась по коридору океанариума. Девушка резко остановилась. Конечно, русская речь в Австралии не такая уж редкость, но все же услышать ее на работе было полнейшей неожиданностью.
— Спасибо?
— Я — Дмитрий. Ищу номера для своего дельфинария.
— Для своего дельфинария? Где?
— В Москве. Поедете?
— Разве что на гастроли.
— Там видно будет.
И Женя поехала, решив, что вынужденная разлука — самый лучший способ разрешить все сомнения. Майк возражал, протестовал, заглядывал в глаза и в отчаянии повторял:
— Я без тебя не справлюсь.
Женя верила и чувствовала радость, спокойствие и уверенность в завтрашнем дне. По ней заранее скучали, с ней не хотели расставаться, ее боялись отпускать. Но, как оказалось, Майк боялся не справиться вовсе не с грустью из-за невозможности видеть любимую женщину, он был заранее напуган тем, что, получив глоток свободы, не сможет ею не воспользоваться и изменит тем благородным помыслам, которые руководили его поступками в последнее время. Так и случилось. Уже через месяц одна из сиднейских приятельниц обеспокоенно сообщила Жене в телефонном разговоре, что Линда прислала на стажировку в больницу Майка свою аспирантку и, конечно же, не преминула попросить сына оказать молоденькой, симпатичной и «ах, такой одинокой в Сиднее» девушке должное гостеприимство. Резюме приятельницы было коротким: