Плачь обо мне, небо
Шрифт:
Остаток вечера протек между обсуждением будущих комнат и программы обучения, которое должна была принять Дагмар до венчания. Для чтения Закона Божия уже был вызван в Дармштадт близкий к царской семье протоиерей, а обязанности наставника по русскому языку и истории после недолгих споров (бесспорно, не всерьез – просто так забавно было наблюдать, как принцесса находит причины отказать тому или иному учителю, коих предлагал цесаревич) согласился на себя принять сам Николай.
Переполненные теплом минуты последних дней в Копенгагене в тот момент казались вечными и едва ли давали повод задуматься, что повториться им уже не суждено, и не только в Дании.
***
Германия,
Как проходила беседа между Ириной и бароном фон Стокмаром, не знала даже Марта Петровна, присутствовавшая в спальне дочери, как того требовали правила приличия, но не вслушивающаяся в разговор, поскольку считала это недопустимым. Сознаться, она бы даже оставила их наедине, если бы не нормы, которые надлежало соблюдать: в порядочности жениха Ирины ей сомневаться не приходилось, да и они были без минуты обвенчаны (если забыть о том, что стало причиной отмены уже назначенной свадьбы). Исход, впрочем, был тем, о котором так молилась и сама княгиня, и младшие дочери – после долгой, тихой и явно непростой для обоих беседы Ирина все же дала согласие на то, чтобы не рушить все ранее свершенные договоренности.
Венчание провели там же, в имении Надежды Илларионовны, ввиду болезни невесты. Ирина было предложила отсрочить, говоря о том, что все это не к спеху, а после, быть может, она встанет на ноги – все же, врачи уверяли, что при переломе поясничного отдела шансы на восстановление куда как выше, чем если бы был затронут шейный. Однако жених настоял на как можно более скорой свадьбе, объяснив это тем, что после церемонии намерен заняться поиском хорошего медика, и, соответственно, если потребуется (а вероятность крайне высока), вопросом срочного переезда. Ранее подразумевалось, что Ирина станет жить в Кобурге, в родовом замке фон Стокмаров, теперь же стало ясно, что ближайшие месяцы она явно проведет где-то в Европе, на лечении. Настойчивость барона в этом вопросе не поддавалась сомнению.
На протяжении всей церемонии он находился у постели невесты, стоя на коленях: так создавалась иллюзия их равенства. Венцы над головами держали Ольга и двадцатидевятилетний Карл Август – младший брат жениха, прибывший рано утром. До того была надежда, что сюда приедет Петр, но ответ на посланное во Флоренцию письмо не пришел – по всей видимости, он отлучился по службе, и посыльному его местопребывание было неизвестно.
Смотря на крепко сжимающую в худощавых пальцах свечу Ирину, Катерина, стоящая подле Дмитрия в отдалении от молодых, не могла не заметить, как же отличался этот момент от того, что они задумывали в раннем детстве. Маменька, тетушка, Елизавета Христофоровна, свидетели и отец Иоанн – вот и все присутствующие в небольшой светлой спальне, совсем не предназначенной для свершения духовных таинств. После их ждет лишь торжественный ужин, к которому жених и невеста спуститься не смогут, и совсем никакого бала, о коем когда-то грезила Ирина. Никаких гостей – здесь, в чужой Германии почти не было близких знакомых, которых хотелось бы видеть, да и в нынешнем состоянии ей совсем не хотелось показываться кому-либо. Разве что в платье удалось после долгих уговоров облачить совсем не радостную невесту – чтоб старания портнихи зря не пропали.
Сторонний человек бы решил, что венчание проходит по принуждению, и наверняка со стороны жениха – на его лице умиротворение, когда невеста бледна и будто бы полностью безжизненна. Но Катерина знала – если бы сестра совсем не желала этой свадьбы, она бы не дала согласия: в конце концов, теперь, пережившую такую трагедию, её бы не стала насильно отправлять под венец даже маменька.
Просто
Барон явно так не думал.
Когда отец Иоанн, отняв взгляд от Священного Писания, обратился к жениху, тот словно чудом дождался возможности дать ответ. В его «Имам, Честный Отче» не было ни капли лжи, и отчего-то внутри Катерины все скручивалось узлами. Если бы не та трагедия, она и Дмитрий бы тоже уже ответствовали перед иконами, и над ними бы пели великую Ектинию. И точно с такой же любовью смотрел бы на нее Дмитрий, говоря, что не обещался иной невесте.
Но все уничтожили чужие планы. Быть может, даже раньше, чем она прочла злополучное письмо.
Диакон затянул «Миром Господу помолимся», и Катерина потерявшими чувствительность пальцами осенила себя крестным знамением, прикрывая глаза. Будто камень с души упал – за судьбу сестры она теперь может быть покойна. Да и мысли о собственной эти несколько недель здесь, в Германии, вдали от Бориса Петровича, её не терзали. Обманчивое затишье: наверняка у старого князя и тут есть свои люди, которые следят за ней, доносят ему каждый её шаг, но хотя бы пока он не трогает её (если не вспоминать недавнее письмо на подушке), и то уже благо. Хотя терпение его должно быть на исходе, и излишне задерживаться не стоит. Тем более что он должен будет вскоре прознать про случившуюся свадьбу, и потому пора прощаться с родными. Если ей удастся достойно сыграть свою роль, она свидится с маменькой и Ольгой уже к Рождеству, а потому расставание оплакивать нет нужды.
Если же нет… либо она раньше с ними воссоединится и уже навсегда, либо встретится с папенькой. На небесах.
***
После ужина, что проходил достаточно тихо – все же, не так много гостей, да и виновники торжества за столом не присутствуют, Катерина изъявила желание найти себе книгу для вечернего чтения, а Дмитрий, заметив её безмолвный жест, вызвался составить компанию. Они еще по окончании церемонии условились побеседовать, когда представится возможность, но сначала думали выйти в сад, однако позже решение переменилось – кто знает, где может скрываться поверенный старого князя.
В тишине так редко принимающей визитеров большой двухэтажной библиотеки, что была драгоценностью почившего хозяина имения, тоже нельзя было иметь уверенности в абсолютной приватности разговора, однако здесь скрыться от чужих ушей и глаз все же куда проще. Отрезанные от внешнего мира медленно закрывшейся дверью, оказавшиеся в коконе пустоты и ожидания, они с минуту будто в темных силуэтах стеллажей и дрожащих огоньках свечей искали нечто.
Спасение.
Дмитрий знал, о чем пойдет разговор.
Катерина сотни раз прокрутила возможный диалог в сознании.
И оба как-то глупо еще надеялись – все обойдется.
– Я сделаю то, чего требует Борис Петрович, – на выдохе, словно с головой уходя в воду, сообщила она, закрывая веер. Пальцы нащупали изящный вензель уже по какой-то привычке, ставшей до дрожи естественной: найти силы, найти смелость, найти ответы.
В библиотеке, и без того едва ли потревоженной посторонними звуками, повисла оглушающая тишина; можно было даже разобрать, как за стенами усадьбы старший садовник отчитывает своего помощника. Наверное, снова по незнанию залил какие-то цветы. И неровно вырывающееся из груди дыхание тоже внезапно стало слишком громким. Хотя вряд ли громче взорвавшихся между ними слов, кажется, оставивших шрамы на теле и ослепивших этой горячей волной.