Плач по уехавшей учительнице рисования (сборник)
Шрифт:
– Да вот же оно. Сажусь, открываю крышку, начинаю играть, фугу сначала маленькую, для разминки, а потом…
– Токатту? – угадывает он.
– Да! И вроде бы уж слышано-переслышано, играно-переиграно, но чувствую – забирает, забирает, и все. И что-то странное начинает твориться.
Я замолкаю.
– Странное?
– Да. Я вырастила дерево, пока играла.
– Елочку? – Он оборачивается, глаза у него смеются. Но мне почему-то не обидно совсем.
– Не, не елочку. Просто дерево. Сначала росток на полу появился, я его заметила краем глаза, ладно, думаю, вот глюки, дальше играю. Но вижу – росток удлиняется, растет
– Как в научно-популярном фильме, – роняет Андрей.
– Да, как в научно-популярном фильме, – подтверждаю я, – только тут не съемка, тут все и правда на глазах. Потом вылезли почки, набухли, а из них, без всякого перерыва, поползли листья, я все играю, музыка, зеленые ветви все гуще и уже начинают оплетать орган, трубы, меня и старичка тоже, он стоит как изваяние рядом, гляжу, а он уже тоже покрыт этими листиками, стал как живой куст.
Я перевожу дыхание, Андрей молча смотрит вперед, руки на руле. Непонятно, что думает. Пробка кончилась, и мы поехали наконец быстрее.
– Запах такой, будто дождь прошел, – продолжаю я, – а дерево все растет, перекидывается на собор, весь собор мне не видно, но купол в окошечко – да, и купол тоже покрывают зеленые листья, так быстро! Стоит мне остановиться, все кончится, я это точно знаю и играю дальше, хочу дорастить до конца. На ветках появляются новые зеленые почки, темнеют… слышишь?
Андрей отрывает наконец взгляд от дороги, смотрит на меня с иронией.
– Куда ж я денусь, слышу, и даже не спрашиваю, что ты перед этим курила!
Он шумно хмыкает.
– Да. Ты правильно не спрашиваешь, стесняешься, я понимаю. Я все равно тебе дорасскажу. Эти почки вдруг надулись и сразу лопнули. Появились бутоны, которые тут же раскрылись и оказались маленькими цветочками с круглыми лепестками. Вместе с ними поднялось удивительное благоухание, тонкое, свежее, оно смешалось с тем, мокрым, после дождя. И это благоухание и свежесть стали затапливать собор, начался такой странный светлый потоп, заливающий все, сиденья внизу, людей, скульптуры, алтарь, нас, и было уже по щиколотку, по колено… Но я все играла, а дерево все росло. Оно уже давно пробило купол собора, без крика, просто тихо проросло сквозь, и я тоже поднималась за ним все выше, в летнее небо над городом. Крышу у меня тоже как будто снесло, ты прав, конечно, но как-то по-доброму, потому что мне, мне было охренительно хорошо.
Я наконец перевожу дыхание.
– Ну? – он, кажется, тоже въехал. – А потом?
– А потом музыка кончилась.
Поднимаю голову повыше, чтоб не капнуло ничего случайно.
– И все?
– Все.
– А яблоки? – Андрей смеется.
Я тоже переключаюсь, улыбаюсь ему.
– До этого не дошло. Как только музыка кончилась, все исчезло. Стало тихо пропадать и в несколько мгновений пропало. Я очнулась, и знаешь, лицо было совершенно мокрое.
– Ты плакала?
– Кажется, нет. Может, этот был тот, невидимый дождь? Но старичок протянул мне салфетки. Он и сам сморкался. Я вытерлась, еще немного посидела, потом закрыла крышку и пошла. Дедушка шел за мной, что-то лопотал, но я не понимаю по-немецки. Тогда он перешел на английский, но я тоже не поняла. Что-то про ангелов он вроде говорил. Angeles, angeles… Очень хвалил Баха и меня, и звал завтра обязательно приходить играть и послезавтра. Но мы уже уезжали. Нет, говорю, не смогу. Тогда он подарил мне розочку красную, вынул из вазы, стоявшей у скульптуры Девы Марии.
– Кто?
– Да старичок. Ты, что ли, уже не слушаешь?
Но он уже хлопал себя по карманам и доставал из куртки мобильный, который хмуро жужжал и прыгал у него в руке. Прижал трубочку к уху.
Из мобильного несся квакающий мужской голос, слов я не разбирала, но слышно было, что голос какой-то ненормальный. Сумасшедший! Ква-ква-ква! Ваф! Ваф!
Андрей начал меняться в лице.
– Не может быть. Вы точно проверили? А с Москвой связывались?.. Так, я понял.
Разъединяется. Жмет на газ, и мы снова мчимся, аэропорт совсем рядом. Одновременно набирает чей-то номер, потом еще. И еще. Всем говорит одно и то же: «Она не прилетела. Совсем. Проверили, точно. Не подходит. Абонент не отвечает. А следующий рейс через пять часов. Я сказал нет!» На кого-то он уже сам орет благим матом. Про меня забыл.
Снова жужжит его мобик: «Что? Сколько? Откуда я их возьму? Вы там все о… ели».
Он опять жутко ругается и на кого-то кричит.
Мы уже возле аэропорта.
Андрей наконец вспоминает обо мне, роняет тихо:
– Конец.
– Что случилось?
– Самолет прилетел, а ее там нет! И к телефону не подходит, ни она, ни продюсер, никто. И неустойку будет платить не она. Ты знаешь, сколько это стоит? – переходит он вдруг на полушепот. Его сжимает судорога.
– Все, завтра я труп.
– Да кто она? Какой самолет?
– Неужели непонятно? – изумляется он. – Один здешний крутой заказал сегодня концерт, мы три месяца договаривались, еле-еле уломали, не буду говорить тебе, сколько это стоит, всего-то на полтора часа, группа уже на месте. Большой дом, за городом. С фонтаном! – он морщится и замолкает на полуслове.
– И? – толкаю его прямо в плечо.
– Да что и? Она летела следующим рейсом… Но почему-то осталась в Москве! И не отвечает ни по одному телефону.
Он начинает дрожать, как в лихорадке. В глазах, огромных, темных, только что таких веселых, – страх. Коверкающий лицо. Напуганный до смерти мальчишка. Снова жужжит мобильный. Андрюша на кого-то истерично кричит.
– Все, больше не могу, – он жмет на отбой, отключает телефон. – Три минуты покоя. Сигарет нет?
– Нет.
– И я завязал. Черт, черт, черт.
– Подожди, скажи, как ее зовут?
– Точно нет сигарет?
Я повышаю голос. Говорю четко и громко.
– Ты можешь мне сказать, кто это? Как ее зовут?
– Могу.
И Андрей называет ее имя.
– А заказал знаешь кто?
И он называет имя заказчика.
Я визжу. Вот тебе и Башмет… Фуфло, фуфло этот наш гребаный гений! Андрей ничего не понимает, не реагирует даже на визг, сидит и молчит, мальчик явно в коме.
А я нервно, и знаю, что страшно похоже на нее, подпуская в последние слова хрипотцы, пою: «Город не спит, в городе СПИД, спидометр сдох!»
– Это любимая моя песня, – почти плачет он.
– Андрюша, это попса для уличных девчонок! А не для студентов консерваторий, – ору я. – Хотя я тоже, тоже ее любила, да и сейчас, наверное, люблю, потому что она…
– Талантливая! – в тон мне кричит Андрей. – Пой, пой еще.
И я пою дальше, по куплету из разных композиций – «Звезды за воротник», «Водопроводную», «Фарфор ноября»…