Плач по уехавшей учительнице рисования (сборник)
Шрифт:
Андрей, словно в забытьи, слушает это поппури и вдруг просыпается, пялит на меня глаза:
– Ты что, знаешь все ее песни? Но ты же… Бах, Бетховен. Орган.
– Да, но говорю же – я обожала ее раньше! Теперь заглядываю иногда по старой памяти на ее сайт, особенно если новенькое что-то выходит…
– Да-да, – сглатывает он. – Новенькое тоже можешь?
– Светлый огонь, но это во сне! Синий трамвай, но красный честней…
Я запрокидываю голову, пою дальше: «Ты слы-ы-ы-шишь?»
Андрюша внезапно хохочет, как давится. И судорожно достает из кармана узкую металлическую фляжку, откручивает крышку, делает
Я мотаю головой: «Не хочу пока». Он смотрит на меня все внимательней.
– А ты на нее чем-то похожа. Вы похожи. А поешь вообще как она. Две капли воды.
– Ты не первый это заметил. Я еще у нас в районе с этим два раза первое место заняла, с подражаниями этими.
– А ты куда вообще, в аэропорт сейчас? Улетаешь?
– Нет, я просто гуляю, забыл? С тобой. В свободный вечер. Сколько с меня, молодой человек?
Я снова ржу.
Но Андрюше не до смеха. Он включает телефон. И выходит из машины. О чем-то ему надо поговорить без меня. Возвращается обратно. За несколько минут разговора он преобразился. Никакого растерянного мальчишки – снова волевой и веселый молодой мужик.
– Значит, так, – командует он и включает зажигание. Вижу даже в профиль, как глаз у него горит. – Едем в парикмахерскую, стрижка, экспресс-окраска, покупаем тебе темные очки, кожаную куртку. Только б успеть!
Он крутит руль, мы разворачиваемся и мчим обратно в город.
– Андрей, во-первых, ты забыл спросить меня! Во-вторых, ты забыл еще кое-что – у меня залобоязнь, я боюсь, когда на меня все смотрят. Я не смогу! Я ни звука не спою на людях.
– Да как же ты раньше-то пела? На конкурсах?
– Когда это было? Тогда было легче, а потом, после одной истории, как отрезало. К тому же там была не я, а персонаж.
– А у нас, у нас разве не так? – почти кричит он и, уже не слушая, что я отвечу, говорит, говорит сам, попутно обгоняя все машинки на шоссе.
– Ты лучше всех, ты удивительная, ты вырастила дерево, ты так играешь Баха, я ведь понял, это было от Бога, точно…
– Андрюша, я боюсь залов, зрителей, глаз. С годами это только сильней!
– Темные очки! Наденем на тебя темные очки, ясно? Она тоже ведь это любит, а сегодня ты – это она, она – ты, ты сможешь, у тебя особенный день, сделаем свое чудо, не все ж немцам…
Не знает, что говорит, отключаюсь от этой бессмыслицы, как вдруг слышу:
– Соглашайся, соглашайся, пожалуйста, ты лучше всех, ты такая классная… Я тебя люблю. Люблю тебя…
Я понимаю: он забыл, как меня зовут. И не помогаю. Мне уже все равно. Молчу.
– Ты не думай, мы заплатим, это сто проц, пока не могу сказать сколько… – начинает он новый заход.
Что ему ответить? И я не говорю ни слова.
– Голос у тебя как две капли воды, только лучше, – частит он дальше. – Из каждого альбома споешь песни по две, из последнего – четыре. Две еще на бис – какие попросит зал. Ни с кем. Ни в какие разговоры. Не вступаешь! Я всех предупрежу. Ты у нас девушка со странностями. Не секрет, что сидишь на коксе!
Он снова хохочет. И на светофоре опять достает из кармана фляжку, повторяет.
– В крайнем случае три на бис, но лучше две, пусть…
Глотнув, он гладит мое колено. Я отстраняюсь.
– Зеленый свет, езжай.
Он жмет на газ и вдруг кричит.
– Я не понимаю! Ни хрена. Ты – какая? Ты слабая или сильная? Ты боишься или плюешь? Ты кто вообще?
Но я снова молчу. Он настаивает.
– Я не понял, ты же согласилась?
– Да, Леша, на это я согласилась.
– Вот и хорошо, – он снова расслабляется, опять что-то говорит про концерт.
Через два часа мы на месте.
Небо брызжет фейерверками и все время меняет цвет. Немного похоже на северное сияние, только быстрей. Пылающие капли падают на крышу дома, горящего теплым светом, резного, как шкатулка, с флюгером-кораблем, по которому тоже бегут сейчас огоньки. На воротах нас останавливает охрана, охранник внимательно и твердо смотрит мне в лицо, просит снять очки. Но я уже не боюсь. Подъезжаем к стоянке, к нам быстро приближается человек в котелке, фраке и черной маске… Неужели Димон? Бросается к машине открыть мне дверь, но Андрюшины ребята его опережают, мгновенно окружают меня плотным кольцом и не подпускают Димку даже близко. Понял, губастый, кто тут главный? Дарский растерян, но Андрей примирительно и твердо говорит ему что-то. И Димон отступает, плетется за нами на почтительном расстоянии.
Вдыхаю морозный воздух. На мне уже не юбка, а дорогущие черные плотные брюки, только что купленные Андреем. На плечах кожаная куртка с блестками. На голове – бандана, не шапка, но странно – почему-то не чувствую сейчас холода.
Посреди двора стоит аккуратная елочка в моргающих снежинках и золотых шарах, быстро идем к дому, по вычищенным дорожкам, мимо круглых заснеженных кустов. Обходим дом вокруг, в глубине парка мелькает нескольких освещенных статуй, в прошлый раз я их не разглядела. Слишком быстро бежала.
Заходим с заднего хода (я же – сюрприз!), просачиваемся сквозь узкий коридор, поднимаемся на несколько ступеней вверх и оказываемся за кулисами. Димон уже вернулся в зал, Андреевы ребята еще раз дали ему понять. На сцене уже все готово, расставлена аппаратура, стоит микрофон, но за занавесом их не видно, моя группа мнется поодаль, но и ее ко мне не допускают, нет, программу с ними уже обсудил Андрей, а теперь шепчет мне, что и после чего играть. Звучит Гендель, но никто не танцует, в зале уже погашен свет, осталась одна иллюминация, все стоят и болтают, видно, ждут не дождутся сюрприза. Гляжу в щель, пятно света выхватывает фигурки. Все в масках, но многих я легко узнаю: у стены болтается кружевная толстая Тушкевич. Вон Ритка в костюме домино. Петя, наш бас и гордость, в обыкновенной тройке, зато в черной маске, рядом длинноволосая брюнетка в гранатовом платье с кринолином и в красной беретке. Ужель та самая Татьяна?
Меня начинает колотить дрожь, не хватало еще, зубы слегка стучат… Но кто-то мягко сжимает мне ладонь. Оборачиваюсь: Андрей. Смотрит на меня молча и ничего не говорит. Но мне кажется, я и так все слышу. «Не бойся, – говорит он, глядя прямо в меня. – Я рядом. Я верю в тебя и жду, жду, слышишь?» «Дешево же ты хочешь меня купить», – думаю я про себя, но вслух не произношу ни слова, просто опускаю глаза.
Андрей уже скользит по сцене, что-то поправляет напоследок. Музыка резко обрывается, сцену озаряет свет, занавес делится надвое и ползет в стороны. Слышен нетерпеливый гул голосов, крики, кто-то громко и высоко гудит, как на стадионе.