Плач в ночи
Шрифт:
Ей нужно время, чтобы подумать, осмотреться, привыкнуть. Положив голову на плечо Эриху, она промурлыкала:
— Знаешь, я устала.
Больше не хотелось говорить. Но, боже, как же хорошо прижаться к Эриху, зная, что им никогда не придется никуда торопиться. Эрих предложил не спешить с официальным медовым месяцем.
— Тебе не с кем оставить девочек, — заметил он. — Когда им станет уютно на ферме, мы отыщем надежную няню и отправимся в путешествие.
Многие ли мужчины были бы так же заботливы, как он?
Она почувствовала, что Эрих смотрит на нее сверху вниз.
— Не спишь, Дженни? — спросил
Дженни и сама задышала ровнее. Настала пора строить планы на будущее, отвернуться от жизни, которую она оставила, и предвкушать новую жизнь.
Четверть века дом Эриха обходился без женской руки. Возможно, нужен капитальный ремонт. Будет интересно посмотреть, насколько сильно влияние Каролины в доме.
«Забавно, — удивилась Дженни. — Я никогда не думаю о матери Эриха как о его матери. Я думаю о ней как о Каролине».
Интересно, а его отец так же говорил о ней? Если, пускаясь в воспоминания, говорил Эриху не «твоя мать», а «мы с Каролиной, бывало...».
Заниматься ремонтом будет так здорово. Сколько раз Дженни разглядывала свою квартиру и думала: «Будь у меня деньги, я бы сделала это... и это... и это...»
Какая это будет свобода - просыпаться утром и знать, что не нужно спешить на работу. Просто быть с детьми, проводить с ними время по-настоящему, а не в конце дня, когда не остается никаких сил! Она уже упустила лучшее время их раннего детства.
И быть женой. Кевин никогда не был настоящим отцом и точно так же не был ей настоящим мужем. Даже в минуты близости она чувствовала, что Кевин представляет себя играющим главного героя-любовника в фильме «Метро-Голдвин-Майер». И Дженни была уверена, что даже в течение того недолгого времени, что они жили вместе, Кевин изменял ей.
Эрих же был зрелым мужчиной. Он мог бы жениться давным-давно, но он ждал. Он с радостью принимал ответственность, а вот Кевин избегал ее. Эрих неразговорчив. Фрэн заметила, что ей он показался слегка нудным, и Дженни знала, что даже мистеру Хартли было неуютно с Эрихом. Они не понимали, что его кажущаяся отчужденность - просто защита, ведь от природы он застенчив.
— Мне проще рисовать свои чувства, чем выражать их, — говорил он Дженни. И во всем, что он рисует, столько любви...
Дженни почувствовала, как Эрих гладит ее по щеке:
— Проснись, родная, мы почти дома.
— Что? А... Я уснула? — спросила она, выпрямившись.
— Я рад, что ты поспала, дорогая. А сейчас выгляни в окно. Луна такая яркая, можно многое разглядеть. — Голос у него звенел. — Мы на окружном шоссе № 26. Наша ферма начинается вот за тем забором, по обе стороны дороги. Правая сторона заканчивается у озера Грейз, а левая петляет и вьется. Один только лес занимает почти двести акров, он кончается у речной долины, которая спускается до реки Миннесота. А теперь смотри, увидишь кое-какие дальние постройки. Это вот открытые навесы, где зимой мы кормим скот. За навесами - зернохранилище, конюшни и старая мельница. А сейчас, вот за этим поворотом, ты увидишь западную сторону дома. Он стоит на том холме.
Дженни прижалась лицом к окну машины. Благодаря элементам заднего плана, которые она видела на некоторых из картин Эриха, ей было известно, что дом частично отделан светло-красным кирпичом. Она представляла фермерский дом в стиле Курье и Ивза [6] . Но рассказы Эриха не подготовили ее к тому зрелищу, которое предстало перед глазами.
Даже при взгляде сбоку было ясно, что это большой трехэтажный особняк длиной семьдесят-восемьдесят футов. Из высоких изящных окон на первом этаже струился свет. Луна окрасила белым крышу и превратила фронтоны в сверкающие тиары. Обрамляя дом, подчеркивая его мягкие линии, сияли заснеженные поля, точно шкурки белого горностая.
6
Натаниэль Курье (1813—1888) и Джеймс Меррит Ивз (1824—1895) - американские литографы и издатели, выпускавшие эстампы сцен и событий американской жизни.
— Эрих!
— Дженни, тебе нравится?
— Нравится? Эрих, дом великолепен. Он в два, нет, в пять раз больше, чем я ожидала. Почему ты не предупредил?
— Хотел сделать тебе сюрприз. Я велел Клайду обязательно осветить дом для тебя. Вижу, он постарался.
Пока машина медленно ехала по дороге, Дженни не отрывала взгляд от дома, вбирая в себя каждую деталь. У боковой двери начиналась белая деревянная веранда, уходящая к задней части дома. Дженни узнала ее - именно она изображена на полотне «Воспоминание о Каролине». Даже качели на месте - единственная мебель на веранде. Их мягко раскачивал ветер.
Машина свернула влево и проехала через распахнутые ворота. Вывеска «ФЕРМА КРЮГЕР» подсвечивалась фонарями, которые увенчивали стойки ворот. Подъездная дорожка огибала заснеженные поля. Справа начинался густой лес, голые ветви, точно скелеты, вырисовывались на фоне луны. Машина повернула налево, завершая дугу, и остановилась перед широкими каменными ступенями.
Массивные, украшенные резьбой двойные двери освещались веерным окном, которое изгибалось над ними. Джо поспешил открыть дверцу машины перед Дженни. Эрих быстро отдал ему спящую Тину.
— Ты занесешь девочек в дом, Джо, — сказал он.
Взяв Дженни за руку, он торопливо поднялся по ступеням, открыл замок и толчком распахнул двери. Остановившись на секунду, взглянул прямо в глаза жены.
— Хотел бы я нарисовать тебя прямо сейчас, — произнес он. — Я бы назвал картину «Домой». Твои длинные, прелестные темные волосы, твои глаза, так нежно глядящие на меня... Ты действительно любишь меня, правда, Дженни?
— Я люблю тебя, Эрих, — ответила она тихо.
— Пообещай, что никогда не оставишь меня. Поклянись, Дженни.
— Эрих, как ты вообще можешь думать так сейчас?
— Пожалуйста, Дженни, обещай.
— Я никогда не оставлю тебя, Эрих. — Ее руки обвились вокруг его шеи. Он так сильно нуждается в ней, подумала она. Весь этот месяц ее беспокоил однобокий аспект их отношений: он давал, а она принимала. С благодарностью Дженни поняла, что не все так просто.
Эрих подхватил жену на руки.
— Как Дженни меня целовала. — Теперь он улыбался. Пока Эрих нес ее в дом, он поцеловал ее в губы, сначала легко, потом с растущим чувством. — О, Дженни!