Плач
Шрифт:
Они оба надели кепки и солнцезащитные очки, но прятаться было не от кого.
Заняв место на пассажирском сиденье, Джоанна почувствовала легкую тошноту. Она закрыла глаза и напомнила себе о своем плане.
Через двадцать минут она поняла, что они едут по той же самой дороге, что и в прошлый раз.
— Алистер, пожалуйста, давай поедем другим путем.
— Боюсь, другого пути нет.
Ей захотелось открыть дверцу и выпрыгнуть. Но она не выпрыгнула, не за тем она поехала в город. Может, и правда важно увидеть, где все это произошло, напомнить себе о первой лжи в нынешней истории. Нужно вобрать в себя эту трассу, смириться с правдой и с последствиями, к которым привели ее действия.
Крест.
Слева — холмы.
— Это — Ю-Янгс, — сказал Алистер, заметив, куда она смотрит.
Грузовик.
Огромный дорожный указатель: аэропорт Авалон.
И через некоторое время, справа — место, где она заметила, что ее сын мертв: Поле Отчаяния.
Или Поле Отчаяния — там?
На этом шоссе было много Полей Отчаяния.
Вдали виднелись заплатки выжженной земли — шрамы от пожара, не пожелавшего ее убить.
Дорога до моста Уэст-Гейт заняла около часа. Алистер мог бы сказать ей, что они ехали три часа. А мог бы — что десять минут. Для Джоанны это шоссе было черной дырой.
Он высадил ее у трамвайной остановки в Северном Мельбурне.
— Встретимся тут же в два? — предложил он, целуя ее на прощанье.
— Хорошо.
— Слушай, что, если тебе купить красивое белье, чтобы немного развеяться? У меня есть для тебя сюрприз.
И он уехал.
На остановке все на нее смотрели. Сначала Джоанна думала, что у нее задралось платье или что-то в этом роде, но потом она вспомнила, что знаменита, и натянула кепку пониже. Бесполезно — ее все равно узнавали. Большинство отводило взгляды, когда она их перехватывала, но одна женщина сочувственно кивнула, другая дотронулась до ее плеча и сказала что-то об Иисусе.
Когда девятнадцатый наконец приехал, она прошла в самый конец, опустив голову как можно ниже. Села у окна и прислонилась лбом к стеклу, чтобы никто не пытался с ней заговорить. Трамвай катился по тенистому университетскому пригороду Парквилл. Где-то она это название слышала. Ах да, здесь живет та старая дама, которая сидела за ней в самолете. После университета улицы стали уже не такими зелеными: куча машин, одноэтажные магазинчики и дешевые забегаловки, где можно выпить кофе и съесть фалафель, и среди всего этого — даже лавка торговца оружием. Потом за окном замелькали хаотично понатыканные викторианские домики, а за ними — просветы попросторнее и дома повыше и посолиднее.
Когда трамвай подошел к нужной остановке, Джоанне пришлось снова пройти мимо всех оставшихся в вагоне пассажиров. К ее ужасу, все они смотрели на нее с сочувствием. Выскочив на тротуар, она побежала, следуя маршруту, который загрузила в телефон. Дом Александры был в трех кварталах от остановки.
У таблички «Портвелл-стрит» Джоанна остановилась отдышаться. Вот тут живет Александра. Сейчас они встретятся, лицом к лицу и поговорят — впервые в жизни. Если не считать телефонного звонка прошлой ночью, Джоанна ни разу не общалась с Александрой. Она только написала ей однажды электронное письмо. Семнадцатая версия черновика выглядела так:
Александра,
я очень сожалею, что обманула вас и причинила вам боль. Мне очень стыдно, и я никогда не прощу себя за это.
Джоанна
Она не стала его отправлять. Слова ничего не значили и были смешны и ничтожны. Шестнадцать предыдущих попыток выглядели еще хуже. Да и что ни напиши, получится, что она себя защищает и выгораживает. Что целый месяц ничего не знала, знала только, что в семье Алистера не все ладно, что целых девять месяцев ей удавалось избегать постели Александры, что раньше она никогда в жизни никого не обманывала, никогда не уводила чужого мужчину, никогда не испытывала ненависти к себе? Нет, не существовало таких слов, которые придали бы смысл и вес ее извинениям, не было такой формулировки, которая сделала бы ее поступок менее мерзким и отвратительным.
Большинство домов здесь были обшиты вагонкой, — разноцветные, разной формы и размера. Дом Александры, четвертый слева, оказался кремовым одноэтажным бунгало с открытой верандой с голубыми наличниками. Двор окружал белый штакетник, а дорожка, идущая вдоль веранды, выглядела слегка запущенной. С виду это был счастливый дом — красивый и уютный.
Джоанна сняла кепку и очки, убрала в сумку. Сделала глубокий вдох и пошла по дорожке — мимо веранды, мимо витражных окон, к входной двери. Она постучала и услышала, как внутри выключили музыку, раздались шаги, дверь открылась… На пороге стояла она — спортивные штаны из лайкры, майка без рукавов и беговые кроссовки. Стройная, подтянутая, без косметики. Когда Алистер говорил «тело попышнее», он, вероятно, имел в виду «сиськи побольше». Грудь у Александры была не меньше третьего номера, высокая и красивая. Вообще она выглядела сейчас моложе Джоанны, хоть и была на двенадцать лет ее старше. В последнее время Джоанна старалась не смотреться в зеркало, но когда случайно ловила краем глаза свое отражение, то видела перед собой изможденную тощую развалину с красными глазами в черных ввалившихся глазницах. На ребрах не осталось ничего, кроме кожи, а тазовые кости выпирали наружу, острые, как локти. А Александра была гладкая, свежая, с хорошей стрижкой и без мешков под глазами. Она не улыбнулась Джоанне и не попыталась ее обнять.
— Входите.
Пожалуй, ни одной другой встречи в жизни Джоанна не боялась так, как этой. Как будто вызывают к директору за то, что списала на экзамене, или в суд по обвинению в умышленном убийстве. Нет, нужно сложить два этих примера вместе, умножить полученный результат на тысячу, и тогда можно будет представить себе, какой виноватой, маленькой и напуганной чувствовала себя Джоанна.
Внутри дом был таким же, как и снаружи, — скромным, удобным, только еще и стильным. В просторной прихожей был простой деревянный пол, а белые стены украшала целая галерея фотографий. Джоанна углядела несколько, пока Александра вела ее на кухню: Хлоя на велосипеде, на пляже вместе с мамой, с Алистером на Тауэрском мосту. Джоанна не ожидала увидеть здесь его фотографию. Ей снова показали Алистера, помещенного в контекст. Но в этом контексте он нравился ей больше, чем там, в своей бывшей детской.
Она спрашивала себя, какие чувства испытывает, пыталась дать им четкие определения, как учила психолог Энн Докерти. Это называется эмоциональный интеллект — способность идентифицировать свои эмоции. Только так с ними можно совладать. Она ощущала зависть, но не могла понять почему. Или, если говорить точнее, не могла выбрать какую-то одну причину для зависти.
Возможно, Александра просто выглядела лучше, чем она сама. Даже в счастливую пору, в той жизни, «до романа», Джоанне было далеко до этой восхитительной женщины, которая шла впереди нее по коридору. Достоинствами Джоанны, в глазах Алистера, могли стать разве что ее молодость и новизна.
Возможно, ее задевало, что Александра умнее. Имеет диплом юриста — фотография с церемонии окончания университета висела на стене среди прочих. А Джоанна была «просто учительницей». Хоть она и оспаривала это «просто» на званых обедах (Учителей недооценивают / Учителям недоплачивают / Учителя — самые важные люди во Вселенной), но приходилось признать, что она преподавала в школе только потому, что всякий раз, когда садилась за Великий Шотландский Роман, дальше первых двух страниц дело не продвигалось, да и эти две страницы выходили ужасно.