Плач
Шрифт:
Медик развел руками:
– Каждый делает что может, хотя, видит Бог, этого мало. Говорят, что городские власти взялись за это. Они получили деньги от короля, но все равно ничего не движется.
– Я смотрю, в городе с каждым днем все больше нищеты.
– Нищеты и болезней.
Мы немного помолчали, а потом, чтобы поднять настроение, я сказал:
– У меня хорошая новость. Тамасин снова забеременела. Ребенок должен родиться в январе.
Малтон широко улыбнулся, сверкнув крепкими белыми зубами:
– Слава богу! Передай ей, что я буду рад снова помогать ей в течение беременности.
– Нас обоих приглашают на первый день рождения Джорджа. Двадцать седьмого числа.
– С радостью приду. – Мой друг взглянул на меня. – В понедельник на следующей неделе. И в тот понедельник будет… – Он некоторое время молчал в нерешительности. – Годовщина…
– День, когда потонула «Мэри Роуз». Когда столько людей погибло и я чуть не погиб вместе с ними. – Я понурился и печально покачал головой: – Кажется, мирный договор подписан. Наконец.
– Да. Говорят, король сохранит за собой Булонь или то, что от нее осталось, еще на десять лет.
– Небольшое достижение, если учесть всех погибших и крушение денежной системы, чтобы заплатить за это.
– Знаю, – согласился Гай. – А как у тебя, не прошло чувство, что земля уходит из-под ног, как бывало после гибели корабля?
Я поколебался, вспомнив тот момент на сожжении.
– Теперь уже очень редко.
Доктор Малтон пристально посмотрел на меня, а потом сказал более веселым тоном:
– Маленький Джордж – восхитительный сорванец. С новым братиком или сестренкой он начнет обижаться, что ему уделяют меньше внимания.
Я криво усмехнулся:
– Братья и сестры… Да, они не всегда ладят между собой.
Не называя имен, я рассказал Гаю кое-что про тяжбу миссис Слэннинг. Он внимательно слушал, и в сгущающихся сумерках его темные глаза блестели от света свечей.
– Я думал, что эта женщина на самом деле получает удовольствие от своей злобы на брата, но после того, что она сказала сегодня, думаю, тут может быть нечто большее.
Гай печально задумался:
– Похоже, эта ссора имеет давнюю историю.
– Думаю, да. Я даже хотел потолковать об этом с моим оппонентом, он здравомыслящий человек, – посмотреть, не сможем ли мы их примирить. Но, строго говоря, это было бы нарушением профессиональной этики.
– И могло бы не привести ни к чему хорошему. Некоторые ссоры зашли так далеко, что их не уладишь миром. – Печаль на лице Малтона усугубилась.
Мартин и Агнесса принесли следующую смену блюд – тарелки с курицей и беконом и миски с разнообразными овощами.
– Ты сегодня необычно пессимистичен, – сказал я Гаю. – А я могу привести пример, где человек, от которого я меньше всего этого ожидал, принес мне оливковую ветвь. – И я рассказал ему о записке от Билкнапа и деньгах.
Мой друг посмотрел мне в глаза:
– И ты поверил ему? Вспомни обо всем, что он сделал в прошлом!
– Похоже, он умирает. Но… – Я пожал плечами. – Нет, даже теперь я не могу заставить себя поверить Билкнапу.
– И умирающий зверь может укусить.
– Ты сегодня в мрачном настроении.
– Да, – тихо сказал врач. – В мрачном. Я все думаю о том, что произошло сегодня утром на Смитфилдской площади.
Я положил нож. В последние месяцы гонений я избегал обсуждать с Гаем религиозные вопросы, так как знал, что он всегда оставался католиком. Но, чуть поколебавшись, я все-таки сказал:
– Я был там. Они сделали из этого целое представление – епископ Гардинер и половина Тайного совета смотрели на сожжение с большого крытого помоста. Меня заставил пойти туда казначей Роуленд: королевский секретарь Пэджет потребовал представителей от каждого инна. И вот я сидел и смотрел, как четыре человека сгорают в муках, оттого что не верят в то, во что велит король Генрих. Правда, им повесили по мешочку пороха на шею, и в итоге несчастным разнесло головы. Да, когда я был там, земля снова заколебалась у меня под ногами, как палуба того тонущего корабля. – Приложив руку ко лбу, я заметил, что она слегка дрожит.
– Да смилостивится Господь над их душами, – тихо произнес мой собеседник.
Я пристально посмотрел на него.
– Как это понимать, Гай? Ты думаешь, им нужна милость за то, что они говорили то, во что верили? Что священники не могут превратить кусок хлеба в тело Христово?
– Да, – тихо проговорил Малтон. – Я верю, что они заблуждались, отрицая таинство мессы – ту правду, которой Бог и Церковь учили нас веками. А это опасно для всех наших душ. И они заполонили весь Лондон, скрываясь в своих собачьих норах, эти сакраментарии, и даже хуже – анабаптисты, которые не только отрицают мессу, но и верят, что все общество должно быть разрушено и все должно быть общим для людей.
– В Англии за все время было всего несколько анабаптистов, лишь горстка отступников-голландцев. Они воспитывались во зле. – Я сам услышал раздражение в своем голосе.
Гай гневно возразил:
– А эта женщина, Эскью? Она хвалилась своим отрицанием мессы. И ведь Эскью даже не ее настоящая фамилия, после замужества ее фамилия Кайм, но она бросила мужа и двоих малых детей, чтобы пойти в Лондон и произносить речи перед здешними жителями! Так ли должна вести себя женщина?
Я уставился на своего старого друга, чье величайшее достоинство заключалось в неизменной мягкости и доброте. Он поднял руку.
– Мэтью, это не значит, что их нужно убивать таким страшным образом. Нет, я так не считаю, нет. Тем не менее они были еретиками, и их следовало… заставить молчать. А если ты хочешь поговорить о жестокости, вспомни, что делала другая сторона, радикалы. Вспомни, что делал Кромвель с теми, кто отказывался принять верховенство короля десять лет назад, вспомни монахов, выпотрошенных заживо в Тайберне [9] . – Его лицо пылало эмоциями.
– Два заблуждения не составят истину.
9
Место публичной казни в Лондоне.