Плагиат (Исповедь ненормального)
Шрифт:
— Нет.
— Не может или ты не хочешь?
— Я больше не встречаюсь с Лужиным. Если у вас к нему дело, запишитесь на приём. Кажется, вторник и четверг с одиннадцати до часу.
Удар, гудки.
Она больше не встречается.
Это не есть хорошо. Это очень, очень не есть хорошо.
Гусев прошёл в кухню, прикурил беломорину, вдохнул и выпустил облако густого дыма. Оставалась мамахен Телегина. У неё каких только нет связей. И она как раз может быть дома. А Телегин вечерами работает в «Трудовой смене». Ага… Так и так, Тамара Леонардовна… Как вы хорошо выглядите…
Накрутил
— Тамара Леонардовна? Здравствуйте! Это Гусев.
— Неужели. А я бы не узнала.
— Саша дома?
— Саша в редакции… как ты знаешь. Ты у меня что-нибудь спросить хотел?
— Да… Тамара Леонардовна… У меня группа… то есть, вокально-инструментальный ансамбль. Хочу зарегистрироваться в Филармонии, только не знаю, с какого бока… нет знакомых.
— Потуши папиросу.
— Что?.. А, понял.
Гусев затолкал в пепельницу окурок.
— Я сама тоже никаким боком. Но я знаю одного энергичного молодого человека с опытом работы в Филармонии… очень интересным опытом… В отделе кадров остались на него данные. Запиши телефон… Алла Константиновна, от меня. Попробуй с ним поговорить.
— Как его фамилия?
— Э-э… Гоша Кварцхава.
— Спасибо, записал!
— И никаких пьянок с моим сыном, он занят серьёзной работой. Понял, гусь лапчатый?
— Понял! До свидания!
Гусев опустил глаза на свои каракули. Гоша Кварцхава. Уж не Георгий ли Семёнович? Неужели в мире настолько тесно?!
10
С первого взгляда Гусев понял, что это он. «Молодой человек» — сильно сказано, лет тридцати пяти, не меньше. Заметно потасканный, с лицом пьющего человека, седыми волосками в коротких бакенбардах. Дымчатые очки, маленькое брюшко выпирает из-под синего клубного пиджака. Яркий широкий галстук. Обезоруживающая улыбка. Двадцать лет спустя он будет холёным и гладким, очень разборчиво питающимся, одетым в шмотки от кутюр. Дымчатые очки обретут золотую оправу. Сейчас за стёклами в глазах огонь, потом будет глянец.
При случае Тамара Леонардовна обрисовала вехи его сознательной жизни.
Году примерно в семидесятом, закончив на Украине десятилетку, откосив армию и поработав где-то на посылках, Гоша приехал в Ленинград. Он поступил в институт Культуры и благополучно закончил, если не считать эпизода на третьем курсе, когда его едва не отчислили за неуспеваемость. (Фарсовка отнимала у него слишком много времени.) По распределению работал заведующим клубом в далёком посёлке у чёрта на куличиках. Сразу проявил себя как инициативный общественник, организовал детский хор, о котором, его стараниями, был снят десятиминутный документальный фильм «Архангельские соловьи». В областной центр полетели документы на членство в Партии.
Но тут претензии на кандидата внезапно предъявила сельский библиотекарь Нежданова, заявившая о своей беременности. Она поняла, что перед Гошей открываются светлые перспективы, в которых ей нет места. Что, оттолкнувшись об архангельскую землю, он полетит куда-то высоко, а она останется на здесь, где нет ни одного интеллигентного человека, матерью-одиночкой. Она решила доказать отцовство хотя бы для того, чтобы если н выйти
Гоша категорически отвернулся от будущего ребёнка; Партия, учитывая потоки писем Неждановой во все инстанции, отвернулась от него. В его личном деле появилась какая-то пакость, из-за которой в Партию его не брали и после.
Тем временем Гоша, продолжая руководить хором, открыл среди сельской ребятни гения-самородка. Мальчишка обладал абсолютным слухом и трубным голосом немыслимого диапазона. Состряпав программу из русских и итальянских народных песен, Кварцхава приодел мальчишку и повёз его на гастроли.
Концертная деятельность началась в середине июля и закончилась в декабре 72-го. За это время семья мальчика и его импресарио заработали деньги, вскружившие им головы. В выходные и праздничные дни мальчика заставляли выходить на сцену три-четыре раза за сутки. Пожилой аккомпаниатор (аккордеон или пианино) запил, мальчик выступал а капелла.
Особенную изюминку репертуара, носящую оттенок запретности, представляли несколько песен о Сталине. Композитор Александров, что уж говорить, имел большой талант. Народ, собиравшийся в прокуренных «красных уголках» или возле импровизированной полевой эстрады-кузова, тепло подхватывал.
Обкатав «советского Робертино Лоретти» по деревням, 7 ноября Кварцхава показал его орденоносцам в областном Доме ветеранов. По реакции генералов и партийных товарищей было понятно, что «Робертино» обречён на успех в столицах.
После прослушивания коллектив был принят в штат ленинградской Филармонии, научпоп снял документальный фильм «Архангельский феномен», велись переговоры об участии мальчика в прямом телевизионном эфире новогоднего «Огонька».
Всё кончилось незадолго до наступления 1973-го, во время выступления на открытии ёлочного базара в ВДНХ. Мальчик взял очень высоко «родина слышит, родина знает», а затем немыслимо высоко: «где в облаках её сын…». Слова «пролетаетет» никто не услышал. Советский Робертино Лоретти сломался на букве «ы». Он полностью и бесповоротно потерял голос.
Гоша Кварцхава тоже на несколько лет где-то потерялся. Возможно, он отсиживался в родной Украине, возможно, находился на излечении, так как, по слухам, его катастрофически отделал отец мальчика, передовой механизатор, подстрекаемый библиотекарем Неждановой. То есть, вернее всего, сначала лечился, а потом отсиживался на родине.
Он снова появился в Ленинграде только в 1979-м. Заведующая отделом кадров Филармонии узнала его по сиянию глаз за дымчатыми стёклами и коробке конфет «Пьяная вишня».
— Что же вы совсем пропали, Георгий…
— Семёнович. Просто Гоша.
— Да-да. У вас, кажется, был этот мальчик, новосибирский феномен. Куда же он делся?
Кварцхава вдруг понял, что зря боялся и потерял годы, скрываясь в захолустье. Здесь никому не было дела до звёздочек-однодневок, гаснущих уже на рассвете.
— Увы, потерял голос. Феномены, они ведь недолговечны.
— Да-да, припоминаю. Всё равно бы через год голос сломался так и так. Это же не голос, а возрастное. Нельзя же из всех поющих мальчиков делать евнухов.