Плакат в окне Сиднея Брустайна
Шрифт:
Элтон. А как бы ты себя вел?
Они смотрят друг другу в глаза.
Когда работаешь в шахте, Сид, уголь въедается в кожу; от рыбака всегда несет рыбой… Она уже не способна любить, это все комедия. Иначе быть не может.
Сидней(уклоняясь от прямого ответа). Ты мог бы понять, Элт, что мое молчание было для тебя очень лестным. Лестным, потому что я считал тебя человеком, способным принять Глорию в свою душу и помочь ей, как ты когда-то хотел помочь всему человечеству.
Элтон усмехается.
Элтон.
Сидней. Элтон, да побойся бога! Ты же был революционером. Это что, уже для тебя ничего не значит? Одно дело носить хлеб трущобникам Бауэри, а другое — есть его вместе с ними, да?
Элтон. Ты бы на ней женился?
Сидней. Если бы я ее любил… Не знаю, что тебе сказать, кроме того, что если бы я ее любил…
Элтон(пронзительный крик). Ты знаешь, что приходится выделывать таким девушкам?
Сидней. Да ладно, знаю. У тебя сейчас воспалено воображение, каждый безликий мужчина во вселенной становится…
Элтон. Тем, кто спит с моей любимой… пользуется ею, как… предметом обихода… как вещью, инструментом…
Сидней(сострадая всем на свете). Пытаясь утолить какие-то свои несчастные потребности, Элтон…
Элтон. …как товаром! (Взглядывает на Сиднея.) Непонятно тебе, Сидней? (Трет рукою лоб.) Моя родословная — дешевый товар и его потребители… Разве ты не знаешь? Я бегу от Глории, чтобы не сделаться товаром. Почему у меня такая светлая кожа, Сидней? Ты никогда об этом не думал? Потому что мою бабку сделали дешевым товаром. Купля и продажа в этой стране начинается с меня.
Сидней. Ну, ладно…
Элтон. Нет, ты не понимаешь… Мой отец, ты знаешь, был проводником спальных вагонов… Он тридцать лет подтирал плевки и сперму, разносил напитки и знал все секреты белого человека… Среди ночи он вскакивал от звонка, натягивал белую куртку и улыбку и тащился по коридорам с подносом и веничком… с бумажными мешками… и улыбкой… тащился туда, где звонил белый человек… тридцать лет. А моя мать… она была поденщицей. Она всегда приносила кусочки того-сего из кухни «Мисс Леди»… что-то ей дали, а что-то она стянула… Мама несла свою добычу домой и выкладывала на кухонном столе… а все мы стояли и любовались… А отец… он, бывало, глянет и уйдет. И вот однажды вечером на него вдруг что-то нашло: он взял да и смахнул все на пол — и желе, и кусочек ветчины, надбитую лампу, и свитер для меня, и две маленькие вазочки… Он сбросил все это на пол и стал кричать, а по щекам у него бежали слезы… «Не хочу держать в своем доме объедки белого человека, не хочу! Не желаю видеть его отбросы!»… А мама стояла, крепко сжав губы, и, когда он лег спать, все подобрала, что не разбилось и не испортилось, помыла, почистила и спрятала в шкаф… И мы это ели и носили… надо же было как-то прожить, и маме нашей было не до гордости… Я тоже не хочу объедков белого человека, Сидней. Я не могу жениться на ней. (Встает и вынимает листок бумаги.) Я написал ей записку.
Сидней. Ты даже не хочешь повидаться с ней?
Элтон опускает голову.
А если бы она была черной?
Нет ответа.
Это расизм, Элт.
Элтон. Это я понимаю (показывает на голову)… умом.
Сидней(грустно глядя на него). Но — «Звезда взошла над Африкой…»
Элтон(тоже
Сидней. Над Гарлемом… над Саут-сайдом…
Элтон. Да.
Сидней. Свирепствует новый сионизм…
Элтон дает ему записку, идет к двери.
Ты даже не хочешь ее повидать?
Элтон(у двери, тоскливо). Нет. Я хочу никогда ее не видеть.
Выбегает. Сидней идет за ним.
Сидней. Боишься, что простишь ее! А прощать не хочешь?
Стоит, глядя ему вслед, под шум торжества — теперь уже не пение, а репродуктор и гул толпы. Вскоре появляется Мэвис.
Мэвис. Сидней! (С распростертыми руками быстро подходит к нему, искренне взволнованная и ошеломленная. Она оттесняет его в комнату, дверь закрывается, и звуки стихают.) Ну кто бы мог подумать! Фред, как только увидел газету, сразу же позвонил мне со службы и сказал: «Мэвис, а этот твой зять, кажется, политический гений!» Он был так взбудоражен! Он сказал, что кругом только и говорят что о тебе, о твоей газете и Уолли О’Хара. Он сказал, что об этом передавали в последних известиях. (Во время этой тирады она стискивает его в объятиях и целует.) Давай мы с тобой выпьем, Сидней. Ты не представляешь себе, как я горжусь тобой. Я-то думала, это еще одна твоя пустопорожняя затея — вроде ночного клуба и прочего… (быстро поправляется) знаю, это был не ночной клуб… А где все?.. Я думала, тут у вас… одним словом…
Сидней(наливая ей). …дым столбом. Но кандидатом-то был не я, Мэвис. Айрис еще не пришла. Она иногда после работы заходит купить на ужин полуфабрикатов… Я с удовольствием поболтал бы с тобой, но мне некогда.
Мэвис. Полуфабрикатов! Да разве вы не пойдете куда-нибудь кутнуть? Честное слово, ты какой-то странный… даже не видно, что ты рад.
Сидней. О, я рад… Понимаешь, просто не укладывается в голове, что мы победили. Мы и не мечтали об этом… (словно про себя, с недоумением) мы и не мечтали об этом.
Мэвис(вынимает из сумочки чек и засовывает в карман рубашки Сиднея). Маленький подарочек твоей газете. (Видит его удивление.) Скажем, от Фреда. Нет, не будем это обсуждать. Молчи. Вот так. И все.
Сидней(глядит на чек). Дорогая, но это большие деньги!
Мэвис(пьет). Я сказала — не будем говорить об этом, и кончено. Когда я… то есть когда Фред решил сделать тебе подарок, мы условились ни в коем случае не чувствовать себя благодетелями, не размазывать, не задаваться. Так что убери это.
Сидней(смотрит на нее, тронутый). Ну, тогда спасибо тебе… (нарочито, как бы спохватываясь) ой, прости — Фреду!
Мэвис(ласково). Заткнись. (Смотрит на него; она оживилась и чувствует себя свободнее после выпитого.) Я рада, что мы можем наконец поговорить, Сидней. Наедине. Мы ведь с тобой никогда по-настоящему не разговаривали; я знаю, что ты меня очень не любишь.
Сидней(каждый растерялся бы от такого заявления). Мэвис…