Пламя Истрейдис
Шрифт:
С отцом и сестрой я виделась нечасто – во время коротких родственных визитов и на светских мероприятиях. Отец держался со мной подчеркнуто холодно и вежливо, Исгерд – надменно и пренебрежительно.
Исгерд, бывшая старше меня на четыре года, слыла замечательной красавицей: высокая, статная, с прекрасными серебристыми волосами и яркими голубыми глазами. Прелестные черты лица и светлая кожа дополняли ее и без того прекрасную внешность. Она была истинной Серебряной Девой, дочерью и наследницей нашего отца, ярана Хэльвара.
Меня больно ранило такое отношение. Тем более, что я была ребенком и мой ум не мог постичь всех тонкостей и нюансов во взаимоотношениях и чувствах. Ведь у меня умерла мама, я думала отец будет жалеть и любить меня еще сильнее, чтобы я не чувствовала себя несчастной сиротой. А наша с сестренкой общая беда должна была сблизить и сплотить нас. Увы, все было совсем не так. И я не понимала почему.
Думается мне, Исгерд не сама вдруг невзлюбила меня, а ее к этому подтолкнул отец, обвиняя меня в смерти матери.
Когда сестре исполнилось семнадцать, наши с ней пути разошлись окончательно. Отец выдал ее замуж за Альрика, сына и наследника ярана Гуннара, одного из богатейших и влиятельных людей Ойвиндстеда.
На их свадьбе я сидела в пиршественном зале, в новом платье на теле и со старыми обидами на душе, молча уткнувшись в свою тарелку. Аппетита не было. На этом счастливом семейном празднике я еще острее ощутила свою оторванность от отца и сестры, свою ненужность и чуждость им.
Отец сидел с сияющим лицом, произнося тосты, ведя беседу с яраном Гуннаром, ласково поглядывая на Исгерд и Альрика и перебрасываясь шутками с гостями. И лишь до меня ему не было дела. Как и всегда.
Исгерд после свадьбы уехала в Халлстейн, столицу Ойвиндстеда, где находился дом ее мужа.
В год, когда мне исполнилось семнадцать, умерла тетя Урсуна. И моему спокойному существованию пришел конец.
Яран Атлиг решил выгодно продать… то есть нет, что это я, выдать меня замуж. Просто за невест у нас принято давать выкуп, да.
Говорили, что я очень похожа на мать, уроженку Вардена, и обладаю чуждой, не свойственной Северу, красотой. Среднего роста, с тонкой фигуркой, темными красноватыми волосами и зелеными глазами, я резко выделялась на фоне высоких, светловолосых и голубоглазых дев, гордости нашего края.
Мое имя, Амариллис, тоже было редкостью для Ойвиндстеда. Так назывались красивые и яркие южные цветы, растущие на маминой родине. Так назвала меня мама. И я выросла, похожая на этот цветок.
Все это благоприятствовало дядиным матримониальным намерениям: многие были бы не прочь заполучить в жены девушку со столь необычной внешностью. Я была подготовлена к роли жены ярана, разбиралась в налагаемых этим высоким положением обязанностях и предоставляемых привилегиях. К тому же была образована, обладала изящными манерами и общительным нравом.
В общем, из меня бы вышла неплохая ярана, если бы не одно обстоятельство.
В мою восемнадцатую весну во мне проснулся дар истреи, хранительницы Кинарэ, живого огня. Это событие стало и для меня, и для дяди полной неожиданностью – ведь обычно Кинарэ зажигается в совсем раннем возрасте. И не на Ойвиндстеде. Если у нас на острове и рождались истреи, история этого до нас не донесла.
В то утро я проснулась от невыносимой боли в запястье левой руки. Руку жгло огнем. Я кинула испуганный взгляд на средоточие боли и, завопив не своим голосом, кинулась к умывальнику. Однако упругая и сильная струя ледяной воды не помогла унять боль. И то, что я увидела на своей руке, когда проснулась, так и осталось на ней. Я осела на пол, привалившись к прохладной стене, и на какое-то время потеряла сознание.
Когда я очнулась, боли уже не было, и я с опаской посмотрела на руку.
На внутренней стороне запястья покачивался маленький язычок огня. Он выглядел как искусный рисунок, выполненный талантливым живописцем, но таковым не являлся. Пламя было живым. Оно горело и переливалось голубовато-белыми всполохами, покачивалось и танцевало на моей руке.
И я наконец поняла. Это был Кинарэ!
И как совсем недавно я чувствовала обжигающую боль, так теперь ощутила обжигающую радость!
Я стала свободна от дяди, свободна от навязываемых им женихов! Теперь яран Атлиг не волен распоряжаться моей судьбой! Какое счастье!
Я радостно засмеялась, чувствуя себя необычайно легко и свободно, раскинула руки и закружилась по комнате.
Яран Атлиг пришел в ярость! Он проклинал на чем свет стоит и меня, и истрей, и наше живое пламя. Еще бы! Это рушило все его планы. Ибо по закону каждая девочка, становящаяся истреей, должна передаваться в Обитель Истрейдис, и жить там до своего совершеннолетия, которое наступает у нас в двадцать лет. И не важно, в какой семье родилась эта девочка – бедного портного или знатного ярана. Она принадлежала Истрейдис.
Так что дядя уже не мог продать меня какому-нибудь богатому ярану.
– Проклятая девка! И ради этого я кормил и одевал тебя столько лет, дал образование и ввел в высшее общество?! Ради того, чтобы ты в один прекрасный день обернулась никчемной истреей, огненной девкой, и уехала навсегда, не рассчитавшись за всю мою многолетнюю заботу о тебе?! – кричал разгневанный и возмущенный такой несправедливостью дорогой дядюшка.
Он бесновался несколько дней и не думал отправлять меня в Варден, где находилась Обитель.
А я терпеливо ждала, что вот сейчас, уже совсем скоро, если не сегодня, то завтра наверняка, дядя отправит меня в Варден, или Светлый Дол, как его еще называли. Разве могла я подумать, что этот человек способен пойти на такое нарушение закона?! Ведь утаивание Кинарэ считалось тяжким преступлением и каралось смертной казнью!
Но видно в душе ярана Атлига шла борьба между алчностью и страхом. К моему несчастью победила все же жажда наживы.
О, люди, ради обогащения способные предать, продать, пойти на преступление, попирая ногами чужие жизни и рискуя собственной! Да и люди ли вы?!