Пламя заката

Бояндин Константин Юрьевич

— Лена, — Её тёзка, обычно она сидит на кассе, а сейчас подменяла напарницу Елены. — Слушай, иди-ка ты домой. Иди, иди. Ты не в себе сегодня, я за тебя постою.

— Да, — Елена поцеловала её в щёчку. — Ты прелесть! Лена, я потом отработаю!

— А то как же! — и они обе рассмеялись. — Иди быстро, я Семёновне скажу, что ты подстыла.

Вот с чем повезло, так это с начальством. Ну надо иногда срочно уйти с работы. И никаких проблем — если потом отработаешь.

…Елена бродила по квартире, плакала, сама того не замечая. Стол, стулья, косяки — всё помнит прикосновения

его рук. Она уселась на краешек кровати, обняла себя за плечи. Нет… это не могла быть выдумка, она помнит его, тепло его тела, жар пальцев, запах кожи… его желание и её собственное. Бросилась к шкафу, там так и висел тот костюм, в котором Павел сходил в выходные на работу. Не могло же всё это примерещиться!

Зазвонил телефон. Елена бросилась к нему. Господи, только бы это был Паша!

— Слушаю вас, — она не сразу смогла справиться со слезами.

— Вот что, — голос незнакомый и голос неприятный. — Я тут телефончик нашёл. Ваш номер тут последний.

— Что за телефон? — Елена выпрямилась, вытерла слёзы.

Нашедший, похоже, с латиницей не в ладах, но Елена смогла понять, что это пашин телефон.

— Где вы его нашли?

— Мне деньги нужны, — человек перешёл сразу к делу. — Вам нужен телефон или нет?

— Нужен! — Елена ощутила, как её бросает в жар. Паша потерял телефон! Но как его нашла Мария?! Ладно, это неважно, это всё сейчас неважно! — Скажите, куда прийти!

И ей назначили встречу. В лесочке, возле железной дороги. Как специально — Елена любит там гулять. Пусть болтают всякие глупости про маньяков и всё такое, в том лесу спокойно и безопасно.

Елена схватила все деньги, которые попались на глаза и бросилась одеваться.

* * *

— Пап, ну давай ещё погуляем! — Вика подёргала его за рукав. — Такая погода! Смотри как всё вокруг красиво!

Ещё бы не красиво — осень на дворе, и под ногами роскошный ковёр листьев. Так и лёг бы отдохнуть.

— Конечно, погуляем, — она рассердится, подумал Павел. Мария рассердится, что не позвонил, что не предупредил, что куда-то ещё хочет зайти. Она, если уж честно, была даже довольна, что отец занимается дочерью, и та не отнимает время у матери. И все довольны. — Куда пойдём?

— Вон туда! — Виктория надела свой портфель — рюкзачок — и указала. — Вон к той статуе! Наперегонки! — и первой сорвалась с места. Фора, значит. Хитрая, знает, что в честном состязании от отца не убежать.

— …Я первая! Папа, я первая, первая! — припевала она, держа отца за руки и подпрыгивая. — Ещё! Давай ещё!

Павел, в этот момент довольный и жизнью, и всем на свете, вдруг осёкся. Оглянулся. По одной из аллей шествовала — по другому и не выразиться — бабушка. То есть дама почтенного возраста. И не кто-то, а Афанасьевна. Эльза Афанасьевна Шварцберг собственной крючконосой персоной.

— Пап, ты чего? — Виктория проследила взглядом, куда смотрит отец. Ей показалось, что какая-то старушка прошла по той аллее, ну и что?

— Вика, я сейчас! — Павел бросился прям через газоны, листья весёлым костром вспыхивали вокруг, роились вихрем, шуршали и хрустели. Вон она, Афанасьевна, как есть!

— Эльза Афанасьевна! — крикнул Павел что было сил. — Бабушка Лиза!

Он выскочил на перекрёсток тропинок, но…

Никого. И никаких признаков, что кто-то был. Господи, Павел потёр лоб, неужели я и её выдумал?

Вика нагнала его.

— Папа, — она подёргала его за рукав. — Папа, пошли домой, а?

И молчала всю дорогу. Уже на лестничной клетке Павел решился — спровадил Вику, поручив той поставить чайник и кастрюлю на огонь — а сам постучал в ту дверь, где «у Елены» живёт Афанасьевна.

* * *

Открыли не сразу. Стояла с той стороны старушка, и впрямь похожая на гражданку Шварцберг.

— Паша! — она улыбнулась. — Вот не думала увидеть. Что случилось? Заходи, заходи.

Павел пересёк порог, сам не понимая, зачем. Не понимая, что хочет сказать и хочет ли.

— Чайку выпьешь? — я не могу вспомнить, как её зовут, понял Павел. Ну не могу, и всё! Что за наваждение?

— Простите, баба Анна, — ага, имя всплыло, — меня дочка ждёт.

— Вика? Вот, передай! — баба Анна поманила на кухню. — Сама не знаю, напекла зачем-то пирожков сегодня. Внучки только на выходные будут. Стало быть, Вике испекла! Да садись, садись, посиди минутку.

Как-то само собой получилось, что он сел, и чашка чая возникла на столе. Бедно живёт баба Анна. Бедно, но чисто. И лицо, ну то же лицо, что и у…

— Баба Анна, — Павел решился. — Скажите, вы знаете Эльзу Афанасьевну Шварцберг?

Баба Анна вздрогнула и чуть не упустила чашку. Постояла, глядя на гостя, и пошла вон из кухни. Крепкая бабушка, подумал Павел, ей за восемьдесят, а ходит — только что шаг не печатает. Бабы Анны не было минут пять и он даже решил пойти посмотреть, всё ли в порядке. И она вернулась, словно услышала мысли.

— Вот, — положила перед ним альбом. — Паша, откуда ты узнал?

— Что узнал, баба Анна?

— Я про сестру никому не рассказывала, — баба Анна открыла альбом и буквально через пять страниц Павел увидел её. Афанасьевну. На фото ей было едва ли тридцать, но лицо и взгляд её, точно. — При Советской власти ей туго было, родственники в Германии, фашисты они у неё они были. А у меня уже дочка была, как её бросить? Мы потом почти и не виделись.

— А что с ней сейчас? — поинтересовался Павел, бережно поглаживая фото, где Афанасьевна, уже почтенных лет бабушка, стояла среди многочисленных родственников — там и баба Анна была.

— Померла, — баба Анна перекрестилась. — Шесть лет как. Спасибо, Паша, что напомнил. Помянем, как скажешь? Тебя из дому не выгонят, за водку-то?

— Не выгонят, — решительно отозвался Павел. — Баба Анна, а можно, я альбом возьму, ненадолго? Вике покажу. Она про войну только в кино смотрела.

— Бери, бери! — баба Анна уже достала бутылку и крохотные, коньячные рюмки. — Приводи Вику как-нибудь, я ей сама расскажу. Правнукам-то уже неинтересно…

* * *

Вика не обиделась, что отец застрял у бабы Анны. И обрадовалась — и ему самому, и пирожкам, и альбому, конечно. Уже успела и картошку сама сварить, и салат приготовить. Хозяйственная девочка…